Часть II ДВА НЕГОДЯЯ В СКРЫТОЙ ДОЛИНЕ 6 страница

— А, понял. Нет, я не забываю, в порядке все.

— Ну и хорошо.

— Я знаю, где мы, — объявил вдруг напарник.

— Серьезно? И где?

— Это — бродячая база. Я поморщился.

— Типа пропавшего взвода, что ли? Опять сказочки твои...

— Не сказочки! — возразил он с вызовом.— Про базу — не такая история интересная, как про взвод, но... Вернее, тут и истории-то нету особой. Так просто: есть база, кото­рую вояки в Зоне секретно отстроили для каких-то хитрых экспериментов. Не то они на ней свое глубоковакуумное оружие собирались усовершенствовать, не то еще чего. И в какой-то момент она у них пропала. Ну то есть исчезла вся начисто, связь оборвалась, а когда туда вертолеты послали, так только складку такую, трещину в земле увидели, узкую, но длинную и прямую необычайно. А потом, значит, база в другом месте объявилась, через год сталкеры на нее случай­но наткнулись, недавно, может, несколько месяцев назад. Но уже брошенная, людей нет, и эта... обветшалая вся. Как-то весть до вояк дошла, и они туда быстро опять вертолеты прислали. Высадилась команда десантников из десяти че­ловек, осмотрели все — пусто. По рации все разобъяснили, им сказали, что сейчас спецов каких-то с Кордона пришлют, с приборами, чтоб там все измерить, — прилетают спецы... Нет базы. Исчезла вместе с десантниками, будто ее кто-то взял и в другое место перенес. Ну и так она потом то пропа­дала, то возникала в разных местах, но появлялась все реже.

— А темные эти, значит, — те самые десантники, кото­рые до сих пор здесь бродят, одичалые? — спросил я.

Пригоршня помотал головой.

— Не, не похожи. Хотя кто их знает, может, и они. На одном вон берет был десантный...

— Ну тогда их темными сталкерами называть нельзя, при чем тут темные группировки?

— Да какая разница, как мы их называем? Похожи на темных — и ладно.

— Хорошо, значит, следует нам отсюда выбираться... а как — не знаю. На той стороне барака вроде дверь откры­тая. Кажется, свет сквозь нее падает. Но как туда попасть...

— Вдоль стен никак, да? Я покачал головой.

— Нет. Затянет тут же.

— А до потолка не долезть? Нету там лестниц нигде?

— Нет, нету лестниц.

— Хреново это.

— Ага.

Мы помолчали.

— А я однажды видел, как мужика каруселью закрути­ло, — объявил напарник. — Неподалеку от бара Курильщи­ка, кстати. Не знаю, кто это был, раньше не видел. То ли он там в карты проигрался совсем и начал буянить, а ему на­костыляли, то ли еще что — без понятия. Я, в общем, сзаду к ним подходил как раз, через рощу, откуда там эта кару­сель взялась — ума не приложу, место-то вроде чистое, всем знакомое... Но проросла, короче, за ночь. Я и не заметил, сам бы в нее попал, но тут этот полоумный выскакивает с ревом — почти голый, в ссадинах, лицо в крови, орет что-то. .. Выбежал, в общем, из бара и деру через рощу дал, будто за ним кровосос гонится. Сзади Кривой появился и пару парней, подручных его. А этот прям на меня бежит. Вижу, Кривой из-за спины его мне маячит: мол, задержи гаврика, у нас с ним разговор не закончен... Я как раз успел поду­мать: помогать им или нет? Не очень-то я Кривого люблю... Когда — бабах! — и мужик этот прям в карусель" влетает. Она его в воздух сразу вздернула, закрутила, повращала чу­ток, а потом... Хорошо, ты мне уже тогда рассказывал, как карусель работает, и я на землю упал. Потому что мужика того на части... Ну, как все равно если по ореху молотком со всей силы. Или нет, эта... — должно быть, мозги Пригорш­ни работали все же слегка наперекосяк под действием обез­боливающего, потому что он вдруг разродился поэтическим сравнением, к которым отродясь таланта не имел: — Коро­че, развалился мужик на части, как мокрый батон. Надо мной так и свистнуло, хорошо, я плашмя лежал, а то б при­шлось куртку новую менять, а могло и глаз выбить его поч­кой или там ребром — ребра-то как бумеранги разлетелись, понимаешь... А вот еще мозги его...

— Ладно, ладно, хватит! — перебил я. — Вот это самое нас и ждет, если мы вдоль стены попробуем пройти.

— А назад никак?

С этими словами напарник поднялся и выглянул в окно. Я посмотрел во второе. Нашим взглядам предстала живо­писная картина того, что может сотворить кристалл с чело­веческими телами в замкнутом пространстве. Тела эти — их там было с десяток, если не больше, — висели теперь по всему помещению на разной высоте, а некоторые вообще прижатые к потолку, нанизанные на лучи артефакта, как куриные окорока на шампуры. Руки и ноги безвольно сви­сали к полу, обильно забрызганному кровью. Стены тоже были в крови. Неприятное зрелище, меня даже замутило слегка, потому что там виднелись не только конечности, но и внутренности. Отвернувшись, я ткнул пальцем в ртутный луч, просунувшийся сквозь окно на эту половину барака.

— Имей в виду, эти штуки хуже, чем плавники у акул.

— А какие плавники у акул?

— Я не щупал, но говорят, наждачные очень. А еще по­верхность у лучей ядовитая. Чуть коснешься, сразу ожог, как от серной кислоты.

— Да и так ясно, что не пройти, — заключил Пригорш­ня. — Той стороны, где дверь, даже и не видно теперь. Что делать, Андрюха? Или тут пересидим? Сколько, ты гово­рил... трое суток? Не, не годится. Трое суток тут куковать, под стеной... и жрать нечего, и пить...

— К тому же карусели имеют свойство иногда спонтан­но увеличиваться в размерах.

— Спонтанно... Своим ходом, что ли? Эк ты меня под­бодрил! Но тогда, может... Или... Елки-палки, так что ж нам теперь делать?! — до него наконец начало доходить то, что я понял уже некоторое время назад: положение стало чуть ли не хуже, чем когда мы прятались от темных в другой части барака. Угроза иная, а так — по-прежнему ничего хорошего. Пока напарник что-то бормотал, я вновь присел, раз­мышляя. Когда он наконец заткнулся, сказал:

— Один выход только вижу.

— Какой? — обрадовался Никита, привыкший, что в подобных сложных ситуациях я беру на себя, так сказать, стратегическое планирование, а он — наиболее рискован­ную, силовую часть практического воплощения моих пла­нов и тактическое руководство нами обоими во время этого воплощения. Такое распределение ролей устраивало и его и меня, к тому же оно до сей поры неизменно приводило к положительным результатам... В смысле, оба мы все еще были живы.

— Под ней проползти, — сказал я.

— Чего? — Он уставился на аномалию, потом перевел' взгляд на меня. — Ты что, как?

— Ползком. Как ты еще ползти собираешься? Хотя мо­жешь попробовать вприпрыжку, а я тебе хлопать буду.

— Не до шуток сейчас! Ты чё, всерьез предлагаешь?

— До потолка не добраться никак. Вдоль стен... Спра­ва — тоже никак вообще, а слева, видишь, — треть пример­но до того конца барака пройдем, а дальше нет ходу. Зна­чит, что остается? По полу ползти.

— Да чем же пол стен лучше?

— На моих глазах как-то давным-давно, когда ты еще тут не появился, Сумасшедший Кулак под каруселью про­полз. Десять ящиков «Смирновской особой» на спор выиг­рал. Кулак — он же толстый был, весил много. Вот и...

— А при чем тут сколько он весил?

— При том, что если под ней ползти, то она тебя будет пытаться в воздух вздернуть, правильно? Чем ты тяжелее — тем ей труднее. Если все же поднимет, то начнет сначала крутить-вертеть, а потом уж, когда к центру подтянет, разо­рвет на части. Так вот, нам нужно будет друг за друга дер­жаться, чтобы вес увеличить. Еще лучше — привязаться друг к другу, ремнем там... Нуда, поясные ремни сцепить и опять надеть. Ползти неудобно, конечно, бок к боку, и бу­дем на двух педиков похожи, но выхода нет.

Мы вновь замолчали, оглядывая аномалию и пытаясь представить себе, как проползаем под ее стремительно вра­щающейся, тихо гудящей воронкой. Пригоршня поежился.

— Чем карусель мощнее, тем, значит, тяжелее надо быть, чтоб она тебя не вздернула? — спросил он.

— Точно.

— Ну так, может, надо нас еще как-то того... утяжелить?

— Как?

— Да ружье взять. Не заметил? Вон, гляди, где я его упустил...

Мы опять уставились в окна, и напарник ткнул паль­цем. Ближе к перегородке лучей было меньше, вернее, здесь они расходились шире, расстояние между ними уве­личивалось, оставляя немного свободного пространства. Стараясь не коснуться ртутной поверхности, я наклонился вбок, прижавшись правым ухом к краю окна, просунул в него голову. Под стеной слева, среди остатков койки, лежа­ло электроружье.

— Оно тяжелое, понимаешь? — сказал Пригоршня. — Я когда стрелял, так с напрягом им ворочал, а я ж здоровый вообще-то, на хилость не жалуюсь.

— Наверное, это испытательная модель какая-то, — предположил я.

— Может быть, не знаю. Ну так что, если его к спине ремнем примотать, поможет это нам?

— Нам теперь все поможет, что вес увеличит. Но как ты ружье собираешься достать?

— Пролезть туда за ним надо.

— Опасно.

— Тю! — удивился он. — А то, что мы тут рядом со здо­ровенной каруселью торчим, — это не опасно? А Зона во­круг — не опасна? Жизнь вообще не опасная штука?

— Ладно, ладно. Хорошо, схожу за ним.

— Не, давай я схожу.

— У тебя ж плечо. И я тебе наркотик вколол, Никита. Под промедолом за руль садиться нельзя. И между лучами кристалла врачи тоже лазать не рекомендуют, порезаться можно до смерти или кожу соскоблить... со всего тела.

— Да я себя нормально чувствую, — заверил он. — Плечо не болит, то есть наркота твоя действует еще, но в голове по­светлело. Не, серьезно, Химик, я в поряде теперь. Да ты ж сам две таблетки заглотил, разве оно на тебя не действует?

— То — таблетки, а то — внутримышечно.

— Друг мой... — Он взглянул на меня, и я повернулся к напарнику. — Люди делятся на два типа: одни могут про­лезть между лучами кристалла, а другие — нет. Ты — в жиз­ни не пролезешь. Я ж не Брюс Шварценеггер и не Арнольд Уиллис какой, ты что думаешь, мне погеройствовать вдруг припекло? Если б я в натуре себя хреново чувствовал, я б так и сказал: не могу, лезь сам, партнер. Но мне нормально сейчас, а раз так... Ну, ты понимаешь: я ловчее тебя все же буду. Согласен? Потому мне сподручнее между этими... на­ждаками этими пробраться.

Помолчав, я кивнул. У Пригоршни, как у десантника в недалеком прошлом, координация была, конечно, более справная и вестибулярный аппарат у него четче отлажен. Я тоже не рохля какой, но он таки лучше меня телом владе­ет, несмотря на то, что оно у него массивнее.

— Ладно, — сказал я. — Забились, ты туда иди. Но тогда нечего ждать — прям сейчас двигайся, правильно?

— Правильно, — ответил он и полез в окно.

* * *

Я встал возле того проема, через который Пригоршня перебрался в другую часть барака, и, ощущая обнаженной спиной в «цяточках» движение воздуха, создаваемое анома­лией, следил за действиями напарника. Он сначала остано­вился под перегородкой возле окна, разглядывая протянув­шиеся во все стороны лучи, будто отлитые из застывшей твердой ртути. Карусель едва слышно гудела, а иногда принималась потрескивать, но во второй половине здания ви­села тишина, только где-то в глубине что-то капало. То есть не «что-то», а кровь, ясное дело.

— Темновато тут, — пожаловался напарник. — Ладно, пошел я.

— Только ты каждый шаг продумывай вначале, понима­ешь? Не спеши и не суетись, медленно все делай, с толком...

— Не занудничай.

Электроружье было частично скрыто тремя лучами раз­ной толщины и степени наклона, которые напарнику нуж­но было миновать. Все они тянулись" от так называемого «гнезда», то есть ядра артефакта, но многие изогнулись, по­этому определить, где это ядро, я не мог. Хотя, скорее всего, оно лежало где-то на середине прохода между рядами коек.

Никита сделал шаг от перегородки, потом второй. При­сел, вглядываясь, после чего согнулся буквой Г.

— На карачках давай! — шепотом посоветовал я.

Он раздраженно мотнул головой — мол, не мешай! — но все же уперся в пол кулаками и стал перемещаться, как обезьяна.

— Ниже! — чуть не заорал я, когда его спина почти кос­нулась первого луча. Он лег, преодолел пару метров полз­ком, затем глянул вверх. Встал; перед ним теперь были два перекрещивающихся луча, а дальше между обломками кой­ки лежало ружье. Он замер ненадолго и вдруг сделал широ­кий шаг, высоко задрав ногу. Я аж подскочил, решив, что промедол до сих пор гуляет в его крови, бурлит в мозгу, за­бивая нейронные сигналы и перемыкая синапсы, и что как раз сейчас там произошло нечто вроде короткого замыка­ния... Но нет, оказалось, Пригоршня точно все рассчитал. Правое его плечо прошло буквально в сантиметре от одного из лучей, каблук чуть не зацепил другой, и напарник благо­получно миновал препятствие. Быстро нагнулся, поднял ружье, развернувшись, показал мне. Лицо расплылось в улыбке, я подумал, он сейчас язык мне покажет.

— Во! — донеслось до меня из сумерек.

— Ладно, назад давай, — сказал я. — Только осторожно, не забывай, теперь у тебя эта электропукалка еще!

Он вновь сделал широкий шаг, присел... и замер, глядя куда-то вбок. Я не видел, на что он смотрел: ту часть про­странства скрывали лучи. Никита выпрямился, повесил ру­жье на спину, затянул ремень и опустился на четвереньки.

— Там «FN-P90» лежит! — объявил он, оказавшись у стены и передавая мне оружие. — И не один — два.

— Ну и ладно, — сказал я. — Пусть себе лежат. Давай, лезь назад.

— Они по три кило весят, когда с магазином.

— Черт с ними, Никита. Опасно слишком.

— Не, ну как же? Ты не понимаешь — натуральные «эфэны»! Я их люблю просто! Там пластик такой, чтоб вид­но было, сколько патронов в магазине... Как... как платье на женщине прозрачное!

Я повысил голос:

— Слушай, а ну лезь назад! Платье... Ты больше вообще ни одной женщины никогда не увидишь, если станешь там между лучами шастать.

— Полсотни патронов на магазин! — страдал Пригорш­ня. — Почти тыща выстрелов в минуту! Калибр пять и семь, заостренная пуля, сердечник стальной — кевлар со ста мет­ров на раз прошивает! На двести метров дальность! И фона­рик тактический!

— Ну ты... оружейник! — обозлился я. — Лезь назад, го­ворю!

Он помотал головой.

— Не могу! Звиняй, Химик, но я их просто обязан дос­тать. Я сам себя уважать перестану, если такие стволы здесь брошу, а на фига тебе нужен партнер, который себя не ува­жает? Я быстро, я сейчас...

И он зашагал обратно, но теперь немного другим кур­сом, чем в первый раз.

Я плюнул, в сердцах стукнув прикладом ружья по пере­городке.

Он не отреагировал — изогнувшись, будто человек-змея, стал боком протискиваться между двумя лучами, рис­куя зацепить их одновременно и грудью и спиной. Мне да­же захотелось глаза зажмурить, чтобы не видеть этого. Все же Пригоршня благополучно лучи миновал, после чего почти пропал из виду. В сумерках, чуть подсвеченных ртут­ным мерцанием, едва различалась смутная тень, в которую превратился его силуэт, но потом исчезла и она, и светлое пятно Никитиной шевелюры.

Некоторое время было тихо, и казалось, что там ничего не двигается.

— Эй! — позвал я. — Партнер! После паузы донесся его голос:

— Здесь! Все в поряде, Химик, не нервничай. Вот они... ух, лапочки! Уже взял я их, возвраща... А!!!

— Что?! — выкрикнул я. Раздался стук, потом вопль Пригоршни, лязг, звук удара...

— Он живой, сука!

— Кто живой?! — машинально я вскинул тяжелое ру­жье, не посмотрев даже, в каком положении стоит верньер, и сунул ствол в окно.

Из полутьмы вынырнул Никита — прополз под гори­зонтальным лучом, волоча на спине человека, сомкнувшего руки на его шее и крепко прижавшегося к спине.

Просипев что-то неразборчивое, напарник встал на ко­лени, и я увидел безумное лицо темного сталкера, повисше­го сзади. Глаза Никиты были выпучены, в обеих руках он сжимал по пистолету-пулемету необычной формы, из мато­вого черного пластика.

Обнаженные смуглые руки сжались крепче. Никита вскочил, крутанулся — и я увидел, что у повисшего тела нет правой ноги, а левая — только до колена. Я прицелился, но не выстрелил: слишком рискованно.

— Сюда! — прокричал я, почти по пояс высовываясь в окно. — Ко мне, беги ко мне!!!

Никита стал поворачиваться в мою сторону, и тут сталкер вцепился зубами в его загривок. Заорав, напарник от­крыл огонь из двух стволов: пули забарабанили по перего­родке, с визгом оставляя в ней рваные дырки. Сообразив, что сейчас он подстрелит меня, я отпрянул от окна и ныр­нул вбок за мгновение до того, как несколько пуль пронес­лось сквозь проем. Я оказался прямо перед дверью, смутно понимая, что ее нужно побыстрее раскрыть, чтобы впус­тить Никиту, ему не пролезть в окно с этой ношей на пле­чах! Но дверь заперта снаружи, значит, надо садануть по ней из электроружья... Поднял оружие — и тут она затряс­лась, заходила ходуном: по другую сторону Пригоршня из обоих стволов палил в навесной замок.

Раздался хруст, выстрелы смолкли, их сменил нарас­тающий хриплый рев: напарник бежал сюда. Должно быть, замок уже сломан. Лишь в последний миг я понял, что сей­час произойдет, и попытался отскочить в сторону, чтобы подставить Никите ножку, чтобы не дать ему...

Но опоздал.

Пригоршня врезался в дверь, она распахнулась, и мы втроем — напарник, темный сталкер и я — упали в объятия карусели.

Глава 8

Нас почти сразу разбросало в разные стороны. Еще не­сколько мгновений темный висел на шее Пригоршни, сжи­мая ее сначала обеими руками, после одной, — а затем по­ток воздуха отшвырнул его далеко вправо.

Пронзительное шипение и дрожь наполняли простран­ство. Я дернулся, стараясь ухватиться за край окна, но не смог, вместо этого потерял ружье. Тело скрючилось, будто я пытался сделать обратное сальто: спина сгорблена, голова вниз, ноги согнуты так, что колени почти касаются ушей, — и в этот миг рядом протащило пистолет-пулемет, который Никита, оказывается, тоже упустил.

Вокруг бушевали искры, пол превратился в размытый диск, а растущая ниже других пухлая гроздь артефактов с гудением проносилась мимо каждые несколько секунд, на­поминая свернутую клубком гирлянду из круглых кроваво-красных ламп.

Я попытался выпрямиться, но тугой поток воздуха но­ровил согнуть тело коромыслом. Пригоршня и темный ис­чезли из виду; электричество покалывало тело сотнями иго­лочек, воздух выл, будто волк на луну. Все, конец сталкеру по прозвищу Химик! И другу его Пригоршне тоже конец: через несколько секунд превратимся в конфетти.

Откуда-то из дымной полутьмы вынырнул темный, ос­калившись, ударил меня ножом. Лезвие пронеслось в сан­тиметре от шеи, я отпрянул и вонзил колено ему между об­рубков ног. Сталкера отбросило в сторону, а меня самого крутануло так, что он остался где-то за спиной. Я не видел центра воронки, различал лишь фонтан голубого пламени, бьющий оттуда, — и с каждым витком он становился все ближе. Меня пронесло мимо перегородки, но ухватиться за окна или дверь было невозможно. Сзади, среди сплошной клокочущей серости, что-то мелькнуло, и я кое-как извер­нулся, разглядывая предмет.

Какой бы хаос ни царил внутри аномалии, в извивах воздушных потоков была своя система, и более массивные тела двигались немного медленнее... Электроружье нагоня­ло меня, хотя и вращалось на два витка дальше от центра.

Я следил за ним, изгибая шею, пока в ней не хрустнуло. Затем рядом будто взорвался воздушный пузырь, поток го­рячего воздуха вместе с колючими искрами пыхнул в лицо, и меня стремительно провернуло на сто восемьдесят градусов. В голове загудело, к горлу подступила тошнота. Я сжал зубы, сглотнул — не хватало еще уйти в небытие в клубе собственной рвоты.

Мелькнул дверной проем, сквозь который внутрь лился свет осеннего дня. Вытянув руку, я вновь попытался уце­питься за него, но кто-то дернул меня за ступню.

Я оглянулся: на мне висел темный. Он замахнулся, нож почти вонзился мне в колено, но в последний момент я ус­пел перехватить и вывернуть худое запястье. Пальцы тем­ного соскользнули с ноги, поток воздуха отнес его... прямо на Пригоршню, которого выбросило из бушующих сумерек ближе к нам. Напарник пнул сталкера в копчик. Тот завращался юлой, метнул в Никиту нож, но промахнулся. Ники­та ухватил сталкера за волосы, потянул к себе, его тяжелый кулак врезался в смуглое чернобровое лицо. Удар был очень силен, но тут темный повел себя неожиданно: двумя руками вцепился в напарника, не позволяя отбросить себя, согнул­ся в три погибели... На мгновение мне показалось, что сей­час он ткнется обрубками ног в плечи напарника, но вместо этого темный вдруг резко развел их и тут же сомкнул, как ножницы, сильно ударив Пригоршню по ушам.

Должно быть, в голове напарника после этого слегка помутилось, потому что пальцы его разжались, а тело рас­слабилось.

Дальше я не видел: прямо передо мной оказалось ружье. К этому времени безумная турбуленция карусели привела к тому, что я летел дальше всех от центра спирали, оружие — чуть ближе к нему, а Никита и темный — еще ближе. Не­долго думая, я схватил электроружье, прижал приклад к жи­воту. В этот миг напарник, изогнувшись, врезал лбом в под­бородок темного, отбросив его от себя, и тогда я выстрелил.

И не попал: слишком быстро все вокруг двигалось, слишком сильно дрожало, сложно было направить ствол точно в цель посреди этого хаоса.

Молния прошила сумерки, миновав темного, попала в центр спирали. Голубое свечение полыхнуло в ответ, и тут в голове мелькнула безумная мысль... Я начал стрелять — еще раз, еще, еще... Вой оружия не был слышен в реве воздуха, но молнии с периодичностью в полторы-две секунды выле­тали из ствола, почти каждый раз ударяя в центр воронки, отзывающийся вспышками.

Потом оттуда посыпались искры, узкий сноп их шибанул в невидимый потолок, и одновременно искрящийся стержень упал вертикально вниз, к полу... Воздушная спираль стала напоминать колесо, насаженное на сияющую ось.

Карусель взревела и закачалась, выписывая восьмерки. Мы были уже совсем рядом с центром, когда передо мной вновь оказался темный сталкер. Мимо как раз несло упу­щенный Никитой пистолет-пулемет, мы заметили его одно­временно и потянулись — я одной рукой, темный двумя...

Он успел первым. Я видел, как за его спиной центр во­ронки окутался слепящим огнем, как свечение все усилива­лось, норовя сжечь сетчатку... Сталкер поднял «эфэн», а я машинально вскинул ружье, прикрываясь им. Он выстре­лил и попал в приклад.

В отличие от электроружья, пистолет-пулемет дает от­дачу. Темного бросило назад, он покинул наш виток спира­ли и плечами вломился в центр карусели. Его тело набухло светом, который полился сквозь каждую пору на коже, но особенно ярко, густо-белыми лучами, — из глаз, ноздрей и разинутого рта.

Я выстрелил. Разряд впился в сталкера. Я выстрелил еще раз. А потом темный исчез во вспышке.

Нет, мне не удалось разрушить аномалию электроразря­дами. Сияние стремительно разрослось, напоминая диск с острыми как бритва краями. Я еще успел заметить в его цен­тре блеклый зелено-синий овал, похожий на человеческий глаз, — так вот в чем дело, карусель срослась не с мясоруб­кой, нет, она слиплась с оком, он стал ядром и влиял на ее структуру! — после чего ревущая волна света накрыла меня.

* * *

Первое, что я услышал, — это звук, какой бывает, если небольшую дыню уронить на бетонный пол с полуторамет­ровой высоты. А первое, что увидел, — Никита, стоящий на коленях, с электроружьем в руках склонившийся над тем­ным сталкером.

— На «мини» переведи! — выкрикнул я, но он то ли не услышал, то ли уже сделал это — и выстрелил.

Точнее, не выстрелил, а нажал на курок. Ничего не про­изошло: оружие не сработало. Темный приподнялся, и Пригоршня дважды обрушил ствол на его голову. Сталкер упал, Никита отбросил ружье, потянулся к лежащему рядом «эфэну», схватив, выстрелил в смуглый лоб.

— Никогда не угадаешь, сколько мозгов у человека, по­ка они не разлетятся по земле, — проворчал я.

Никита на заду отполз от мертвеца и уселся по-турецки. Я привстал, упираясь ладонями в щебень. После карусели тошнило, ландшафт вокруг плыл и покачивался.

— Живы, Химик... — пробормотал напарник. — Слы­шишь, живы мы! Не разорвала нас карусель, а?

Он стукнул кулаком по щебенке и взглянул на меня. Я молча изучал пейзаж за его спиной.

— Ведь думал: все, конец. Из карусели не выбираются. То есть когда она нас затянула, я не просто подумал, что смерть пришла, я это понял, всем сердцем проникся, до пе­ченок уверовал, что вот сейчас, еще немного — и сдохнет Никита Ильич Новиков, конец ему настанет. С этим, с тем­ным, я так, машинально дрался... Ну, потому что инстинкт самосохранения, никуда не денешься. Но реально уже ощу­тил, что конец мне, да не простой — еще и больно сейчас будет очень, когда она станет на части рвать. Но — свезло нам. А, Химик? Зона за нас, потому что она любит удачли­вых! — и Никита пнул темного. Тело перевернулось, ткнув­шись разбитым лицом в мелкие камни... после чего стало вместе с ними медленно сползать.

Потому что мы находились на относительно широком и длинном уступе, а выше и ниже был склон горы.

— Зона против нас, потому что она не любит идио­тов, — сказал я не то чтобы недовольно, но несколько ки­сло. — Я тоже рад, Пригоршня, ты только скажи: куда это мы попали?

Он привстал, оглядываясь.

— Не, я таких мест в Зоне не знаю.

— Зона? — переспросил я. — Ты что, напарник, какая ж это Зона? По-моему, мы не в Зоне теперь.

* * *

Светло, солнечно — хотя солнца не видно, то ли оно скрывалось за вершинами гор, то ли его невозможно было разглядеть сквозь желто-белую дымку, окутывающую окре­стности. Вершины тоже тонули в этом прозрачном пуши­стом тумане.

Тепло. Даже, пожалуй, жарко. И как-то очень сухо, буд­то в пустыне. От одного вида окружающего пейзажа пере­сыхало во рту. Сглотнув, я поднялся, качаясь, как пьяный, добрел до края уступа, на котором мы находились, и по­смотрел вниз. Каменистый неровный склон, крутой, но не отвесный. Я присел на корточки. Невозможно было разо­брать, что внизу, хотя мне показалось, что горы тянутся большим кольцом, то есть там круглая долина... Но она теря­лась в дымке, будто залитая теплым засахаренным кремом.

Далеко слева на краю выступа стоял бревенчатый до­мик, невысокий и длинный, торцом примыкающий к скло­ну. С другого торца виднелись крыльцо и навес, за ними — короткий настил из досок, нависающий над обрывом. Над крышей домика был ветряк с жестяными крыльями, он вра­щался на ветру, приглушенно скрипя и чем-то лязгая.

И все, больше здесь ничего не было. Камни со всех сто­рон. Дом с ветряком. Невидимая долина у подножия гор, небо. И мы на щебне посреди всего этого.

— Где мы? — спросил Пригоршня.

Я молчал, и он, задав вопрос, тоже надолго умолк, пока­чивая электроружье. Потом, практически одновременно, мы повернулись друг к другу, но я успел сказать первым:

— Беру свои слова обратно.

— Какие слова?

— О том, что пространственные пузыри — сказочка.

— Ну! Понял, что старина Пригоршня глупого не рас­скажет? Хотя что-то мне все-таки не верится...

— Ну тогда объясни, куда мы попали?

— Ну, э... — протянул он. — Может быть, в...

— Куда? Ты говори, говори, я тебя слушать буду.

Он приоткрыл рот, оглядываясь.

— Ну, перебросило нас куда-то... аномалия то есть — в другую точку Земли, в Африку или там в... Танзанию ка­кую-то.

— Танзания и есть в Африке.

— Ну и вот...

— Если аномалия так сработала, что перебросила нас в другую точку планеты, то есть если ты допускаешь телепортацию, то почему не допускаешь пространственных пузы­рей? То есть почему одно тебя удивляет, а другое — нет? И вообще, утром ты меня убеждал, что это все не сказки, а теперь мы что, ролями поменялись?

Я встал и не спеша пошел к нему. Голова еще кружи­лась, но тошнота прошла.

— Ну, если на Земле — то ладно, — сказал Пригорш­ня. — Но если какой-нибудь параллельный мир — то это слишком. Фантастика какая-то.

— Вся Зона — сплошная фантастика. И потом, не ду­маю, что параллельный мир. Что — целый мир? То есть это ж не просто планета, а и космос вокруг — вселенная, значит? Нет, вряд ли. Мне почему-то кажется, тут речь именно про такие пузыри идет... Ну, типа карманы пространственные, складки. Вот что-то такое, локальное, — да, могло, навер­ное, в Зоне образоваться. То есть раньше я бы ни в жизнь не поверил, но теперь... Короче, тут же выбросы то и дело про­исходят. Представь: разглаженная простыня. Большая та­кая, квадратная. А теперь представь, что выбросы — это ко­гда кто-то за центр простыни берется и ее кверху дергает, а потом отпускает. Раз, потом еще, еще... Что будет?

— Ну, сморщится она.

— Вот. И эти морщины, складки на ней — и есть то, что вы пузырями называете. То есть не вы, уже — мы, потому что теперь я в их существование тоже, пожалуй, верю.

— Пожалуй... — пробормотал он, и тут темный сталкер, лежащий в метре под уступом, дернул ногой.

Пригоршня, хекнув, направил на него ружье и нажал курок. Тишина: оно не выстрелило.

— Без толку, — сказал я. — Так и думал, что тут работать не станет. Возьми лучше этот свой «эфэн» и мне второй дай. А темный все одно сдох, это у него посмертное мышечное сокращение.

— Почему не будет? — спросил он, отложив ружье, по­дал мне пистолет-пулемет, который до того лежал на его

' коленях, и поднял из щебня второй.

Сунув «эфэн» за ремень на спине, я уселся, поджав но­ги, и взял электроружье. На стволе серебрились мелкие бу­квы: «gun-solyachich». Две стороны приклада были решетча­тыми, внутри что-то тускло светилось и едва слышно гудело. Я произнес, поворачивая оружие из стороны в сторону: