Часть II ДВА НЕГОДЯЯ В СКРЫТОЙ ДОЛИНЕ 9 страница

— Да он же шизофреник, — продолжал я, едва заметно дергая вожжи, отчего длинный облезлый хвост коня нер­возно засновал из стороны в сторону. — И еще, может быть, маньяк, Чикатило какой-нибудь, наверное, по ночам моло­дых жеребцов в лесополосу заманивает и там...

— Город, — объявил Пригоршня.

* * *

Полноценным городом назвать это было все же нельзя. Обогнув холм, дорога вывела нас на окраину небольшого поселения, пыльного и тихого. Состояло оно в основном из одноэтажных домиков, давно покинутых, судя по слепым окнам без стекол и проломленным шиферным крышам.

— Никого не вижу, — сказал напарник, ведя коня под уздцы.

Мы достигли земляной улицы, и я выпрямился во весь рост на передке телеги, глядя по сторонам. Домов стало меньше, вместо них потянулись длинные приземистые строения.

— Да это ферма бывшая, — объявил Пригоршня.

— Или колхоз. Но небольшой совсем. Что там, пло­щадь?

— Люди, — сказал он.

Сараи и амбары тянулись слева, дома были справа, а впереди мы увидели площадь и небольшую толпу народа.

— Что они делают? — я прищурился, вглядываясь. — Слушай, а ну-ка давай телегу тут оставим и тихо к ним по­дойдем. Что-то там непонятное происходит...

— Да что непонятного? — начал Пригоршня, и тут раз­дался выстрел.

Звук далеко разнесся в тишине, царившей над поселком и окрестными полями. Безумный, к моему удивлению, не заржал, но встал как вкопанный, опустив голову между баб­ками.

— Но-о... — Напарник схватил поводья и потянул коня в сторону, под прикрытие домов.

Я спрыгнул с телеги. Никита набросил поводья на поко­сившийся плетень, погладил коня по пегой шее и ласково сказал в подрагивающее ухо:

— Мы за тобой вернемся.

Безумный попятился, кося на Пригоршню выпученным глазом. Мы пошли к площади. Возле нее высилось единст­венное здесь двухэтажное здание — еще и с деревянной ба­шенкой над скошенной крышей. В башне виднелось узкое окно, заколоченное досками.

— Военные. Видишь? Я сказал тихо:

— Ага. Теперь осторожно надо.

— Я понял уже. Слушай, у них и машина... Так, держись слева от меня, Химик. Чуть что — в кусты ныряй. Возле ко­ровника вон.

— Это, по-моему, курятник, — возразил я. — А вон поле с этим... с бураком. Зачем им столько бурака?

Он не ответил, сосредоточенно разглядывая две группы людей на площади. Нас пока не замечали. Одна группа — в основном мужчины, хотя среди них было несколько жен­щин — вытянулась длинным рядом. Сомнительно, что лю­ди встали так сами, скорее их выстроили, чтобы каждый был на виду. Одеты обычно для Зоны, без оружия — во вся­ком случае, я его пока не заметил. Они выстроились спина­ми к полю и кустам, глядя на солдат в обветшалой грязной форме ооновских войск. Я такую видел у вояк с Кордона — тех, кто из иностранного контингента. Среди них выделялся один, в форме офицера, выглядевший более опрятно, чем остальные, высокого роста, с черными, гладко зачесанными волосами. Капитан, или кто он там был, стоял возле армей­ского автомобиля — нечто среднее между джипом и неболь­шим грузовичком — с массивными колесами и бронированной кабиной. В открытом кузове лежали мешки и ветхие деревянные ящики, в кабине виднелся одинокий силуэт.

Теперь мы шли совсем медленно, стараясь не привле­кать к себе внимания. В толпе селян, как я мысленно окре­стил тех, кто выстроился рядком, нас пока никто не заме­тил, а вот вояки заметили, но особого значения нашему по­явлению не придали. Издалека оружие Пригоршни не бросалось в глаза, и они, должно быть, приняли нас за при­позднившихся жителей поселка. Автоматы у солдат висели за спинами, да и стояли все, кроме капитана, в непринуж­денных позах... Кажется, они чувствовали себя здесь в безо­пасности.

— Все на этот дом пялятся, — краем рта негромко ска­зал Пригоршня. — Который с башней. Чего это они?

— Ждут, чтоб кто-то вышел? — предположил я.

И оказался прав: дверь распахнулась, двое солдат выве­ли оттуда девицу, которой они заломили руки за спину.

Девица была красивой — это как-то сразу стало понят­но. Молодая брюнетка невысокого роста, одетая в закатан­ные до колен мужские брюки и рубашку навыпуск. Я мыс­ленно вздохнул, заранее предчувствуя недоброе. Брюнетки были слабостью Пригоршни, он от них таял. И, как многие здоровяки под два метра ростом, он любил именно таких: мелких, щупленьких.

К тому моменту, когда они вышли из дома, мы успели подойти почти вплотную к толпе селян — некоторые удив­ленно оглянулись, заметив незнакомцев, один из которых был увешан оружием и гранатами, как какой-нибудь шахид. Но никто не сказал ни слова, все чего-то напряженно ждали.

Черноволосый капитан с появлением девицы подался вперед, и я увидел в его руке короткоствольное ружье.

— Стой, — едва слышно прошептал я напарнику. — И молчи ради бога!

Девица, злобно выругавшись, пнула в голень идущего слева от нее солдата. И тут же в щель между досками, за­крывающими оконце на башне, просунулся ствол.

Оказывается, капитан ждал именно этого. Мгновенно вскинув ружье, он выстрелил. Тот, кто прятался в башне, не попал, его пуля подняла фонтан пыли у колес машины. А пуля ооновца с треском проломила доски на окне. Одна упала внутрь, исчезнув в полутьме, вторая закачалась на гвозде и сверзилась вниз.

— Don’t shoot! — приказал офицер. — Spare the cartridges!

— Что он сказал? — прошептал Никита.

— Кажется, чтоб не стреляли, потому что патроны надо экономить.

— Ага... — он кивнул, явно намотав этот факт себе на ус. •

— Пригоршня, ты не вмешивайся! — напряженно про­шипел я.

— Да я не собираюсь... Хотя почему это?

— Я вижу три причины.

— И какие?

— Тебе достаточно одной: их девять человек.

— А-а... Да, это много.

— Даже для тебя, Пригоршня.

Теперь мы стояли в конце ряда, возле краснощекого юнца и рыжего вихрастого деда с большим носом, напоми­нающего грустного Эйнштейна, только без усов. Юнец, об­лаченный в армейские брюки и гражданскую рубаху, по­дался вперед, переводя напряженный взгляд с капитана на девицу и обратно. Ему явно было не до новичков, а вот дед то и дело с удивлением косился на нас.

— Козел, дебил, отпусти, урод американский! — донес­лось со стороны девицы и двух солдат, уже почти подта­щивших ее к грузовичку.

В оконце, теперь частично свободном от досок, вновь что-то мелькнуло, и капитан тут же выстрелил. Стрелял он быстро, ничего не могу сказать: направленный в землю ствол ружья взлетел и обратился точно к окну, на котором после выстрела треснула и зашаталась еще одна доска. Крутой капитан, да. Но я знал одного человека, который стре­лял еще быстрее и точнее.

Человек в окне отпрянул. Офицер громко сказал:

— Ok, calm him down.

— Чё он?.. — спросил Пригоршня.

— Хочет, чтоб успокоили того, кто там засел... — даль­нейшие мои слова заглушил грохот.

Солдаты, все как один, достали автоматы из-за плеч и стали палить по башне. Задрожал весь поселок, вихрастый дед прижал ладони к ушам. Доски на окне разлетелись, но и вокруг были те же доски, просто лучше сколоченные, более плотно друг к другу подогнанные — и они заходили ходу­ном, треща, проламываясь. Через несколько мгновений ба­шенка стала напоминать тонкий ломоть дырчатого сыра. Затем она на глазах развалилась: плоская квадратная крыша наклонилась и поехала в сторону, стены ссыпались вниз, будто состояли из песка.

Надстройка исчезла в столбе пыли. Тут у солдат закон­чились рожки, выстрелы смолкли. С улицы позади нас до­несся хриплый вопль Безумного.

—Не очень-то боезапас экономят, — проворчал напар­ник. — Но фиг они того, кто внутри, положили. Если не ду­рак — бросился сразу на пол и лежит там сейчас под облом­ками живой.

Я заметил, что Никита только одним глазом поглядывал на башню, а вторым то и дело косил в сторону девицы, ко­торую уже подтащили к грузовику. И черноволосый капи­тан глядел на нее же. Солдаты попытались подсадить плен­ницу, а она ударила одного коленом между ног. Вырвавшись из рук второго, отпрыгнула к офицеру и что-то выкрикнула ему в лицо, после чего обеими руками толкнула в грудь. Ка­питан размахнулся и дал ей пощечину. Никита пробормо­тал:

— Хорошие манеры.

— Но компания плохая, — ответил я.

Девица чуть не упала, отшатнувшись от него, вскрикнула. Зажав ружье под мышкой, офицер грубо схватил ее за локоть, дернул к себе... И напарник не выдержал.

— Никита, нет! — зашипел я вслед, попытавшись схватить его за ремень, но было поздно.

Он шагнул вперед и сказал:

— Эй, придурок, отпусти ее! К тому времени на площади наступила тишина, так что

голос показался особенно громким.

— Ты, ты, я к тебе обращаюсь, хрен моржовый! Он пошел к солдатам, свесив длинные руки. Матерясь сквозь зубы, я бочком засеменил вдоль ряда людей, повернувшись спиной к ним, сжимая «форт». Капитан отпустил девицу — но скорее от удивления, чем подчиняясь приказу, — и повернул к нам худое холеное лицо. Я заметил, как стоящий возле рыжего деда юнец в ар­мейских брюках, помедлив, направился следом за мной.

Офицер толкнул девицу к двум солдатам. Его рука дер­нулась, одновременно над бортом грузовика возник еще один солдат. Никита выстрелил.

Он выхватил «браунинги», висящие в кобурах на левом и правом боку. Два выстрела слились в один; солдат в грузо­вике, вскрикнув, полетел спиной назад; другая пуля выбила ружье из рук офицера. Тот качнулся, с недоумением поднес запястье к лицу. С пальцев текла кровь.

— Ты кто? — с ощутимым акцентом спросил капитан на русском.

Дернулся, вскидывая автомат, стоящий далеко слева солдат, и Никита выстрелил снова. Рядовой, согнувшись, упал на колени, схватившись за правое плечо, разевая рот. Автомат отлетел далеко в сторону.

Я остановился возле напарника. Он наставил «хай пауэры» на толпу перед собой, готовый выстрелить в любого, кто шевельнется. У большинства солдат оружие еще не бы­ло перезаряжено, а те, кто перезарядил, не успели направить его в нашу сторону. Девица попятилась, бочком про­тиснулась между вояками и неуверенно пошла к нам.

— В сторону! — велел я ей. — Не закрывай... — и тут же узнал ее.

Я даже вздрогнул, когда понял, кто это. Вот те на! Не­ожиданная встреча...

— Стволы на землю! — громовым голосом скомандовал Пригоршня.

Солдаты посмотрели на капитана, а он сверкающими глазами глядел на нас.

— Бросить оружие! — повторил напарник, поднимая пистолеты.

Я видел по лицу офицера, что еще немного, и он прика­жет открыть огонь. Поэтому я сказал как можно более успо­каивающе:

— Капитан, мой друг распереживался. Я-то понимаю, что вы, ребята, просто в шутку тут стреляете, но вот друг — он шуток не понимает. Скомандуйте своим, чтобы бросили стволы, а то... — Я поднял «форт» и прицелился в высокий офицерский лоб. — А то я пристрелю тебя, а друг — он при­стрелит всех остальных.

Что-то не в порядке было с капитаном. В его голове словно пылала мощная газовая горелка, и огонь лился на­ружу сквозь глаза, придавая лицу довольно-таки безумное выражение. Я сказал:

— Капитан, ты меня вообще слушаешь? Наплевать, что ты военный, офицер... Я не так меток, как мой друг, но то­же умею. Меня учил стрелять Иван Пистолет. Беда только в том, что он учил как стрелять, но не учил — в кого.

Я уже решил, что он все равно сейчас отдаст приказ, а сам попытается схватить лежащее на земле ружье, и приго­товился всадить ему пулю между глаз. Но тут он быстро ог­лянулся на сидящего в кабине грузовика человека, а когда вновь посмотрел на меня, огонь притух, напоминая теперь свет ярко тлеющих углей.

— Throw the arms into the body, — велел капитан солдатам и добавил на русском, обращаясь ко мне: — Мы не ос­тавим вам эти автоматы.

— Но вначале — разрядить, — сказал я. — Рожки на зем­лю. Ремни, патронташи — снять.

Черноволосый повторил мой приказ, и солдаты подчи­нились без раздумий: он их хорошо вымуштровал. Выщел­кивая рожки и бросая в пыль вместе с ремнями, они стали подходить к грузовику, класть туда автоматы и отступать в сторону, освобождая дорогу другим.

Тем временем девица встала рядом, с любопытством нас разглядывая. Меня она не узнала, впрочем, этого стоило ожидать.

— Привет, Марьяна, — сказал я, и она удивленно пере­ступила с ноги на ногу.

— Откуда ты меня знаешь?

— Ты ж дочка Вани Пистолета?

— Кого... а, нуда. А ты кто? Я не...

Тут с остатков башни упала доска, а после кто-то заше­велился под обломками. Растерянные лица солдат стали на­стороженными, а капитан глянул вверх. Ну да, если прячу­щийся в башне остался жив, то сейчас он спустится и, на­верное, сразу же начнет палить в недругов.

— Вам пора уезжать, капитан, — сказал я. — Садитесь в грузовик и валите отсюда. Ну, чего встали?

— Вы их отпускаете?! — возмутилась девица. — При­стрелите их! Убейте, я сказала!

— Химик, а давай их в плен возьмем? — предложил Ни­кита.

— Девять человек? Да плюс тот, кто вон в кабине си­дит... Без стрельбы не получится, — сказал я. — И потом, откуда ты знаешь, кто за ними может приехать?

— Здоровяк, застрели их! — взвизгнула Марьяна. — Слышишь, ты?!

— Заткнись! — рявкнул я. — Капитан, я что сказал? Раз-два, ноги в руки...

Розовощекий юнец вдруг оказался между мной и Никитой, шагнул к Марьяне, протянув руку, и она оттолкнула его. Шум из башни не прекращался: тот, кто находился в ней, пытался спуститься.

Капитан что-то сказал на английском, и солдаты вновь зашевелились. Большинство полезли в кузов, а один и офи­цер, раскрыв дверцы кабины, забрались в нее, усевшись по бокам от находившегося там человека. В кабине могло ле­жать заряженное оружие, и мы с напарником, не сговарива­ясь, подняли пистолеты.

— Я кузов контролирую, ты кабину, — тихо сказал При­горшня.

Инцидента не произошло. Марьяна стояла, гневно на­блюдая за происходящим, розовощекий что-то говорил ей, кажется, пытался успокоить, мы с Пригоршней замерли с оружием на изготовку.

Заурчал мотор. Солдаты в кузове уселись вдоль бортов, лицами друг к другу. Между ними были навалены мешки и ящики. Машина дала задний ход, развернулась и поехала прочь по улице.

Дверь дома с развалинами башенки распахнулась, нару­жу вывалился пожилой мужчина с допотопной берданкой в руках. Седые волосы были присыпаны древесной трухой, лицо исцарапано. Прихрамывая, он сделал несколько ша­гов, вскинул берданку, прицелился вслед грузовику. Но было поздно: тот как раз повернул, скрывшись из виду. Незнако­мец опустил ружье и, ругаясь сквозь зубы, заковылял к нам.

— О! — произнес Никита удивленно. — Андрюха, это же Злой! Сталкер пропавший, помнишь, я рассказывал?

Глава 3

Злой был ранен, так что его отвели на второй этаж дома с башенкой и уложили там. Здание это местные называли трактиром. Тем временем пожилая женщина (в поселке их было четверо, не считая Марьяны, и больше десятка мужчин) замазала и забинтовала наши с Пригоршней боевые раны, ссадины и царапины.

Народ проявил к нам интерес, но не слишком боль­шой — хотя его все же было куда больше, чем благодарно­сти за спасение. Собственно, мы никого особо и не спасли, кроме разве что Злого. Солдаты не собирались никого уби­вать,, они, как вскоре выяснилось, приезжали за продукта­ми, а еще искали кого-то.

— Сами ни черта не делают, — проворчал сталкер, лежа на койке в небольшой комнате второго этажа. — С нас дань берут, америкосы чертовы. А теперь приперлись и зачем-то всех людей согнали, в ряд выстроили, потом дома стали шмо­нать... Явно искали кого-то, а кого — не ясно. Не вас ли?

Я отрицательно качнул головой.

— Нет, мы тут недавно совсем и ни с кем еще зацепить­ся не успели... Пока к вам в поселок не попали.

— И Марьянку еще хотели забрать! — Злой похлопал по колену присевшую на кровать девицу, которая держала его за руку. — А я ж как чуял, что приедут, и решил: пора бунт поднять, избавиться от прихлебателей. Послал Джона Ко­рягу за оружием...

— Это которое в сарае закопано, за холмами? — спросил я. Глазки Злого подозрительно уставились на нас.

— Откуда знаешь?

— Мы его видели, когда мимо проходили. Телега возле сарая стояла, в нем — яма свежая. А Коряга твой рядом ле­жал с башкой простреленной. И еще его псы погрызли, но это уже потом, видимо.

Сталкер наморщил лоб, размышляя, и сказал:

— Ну! Тогда все ясно. Разведчики военных, значит, где-то неподалеку от селения прятались и выследили Джона. Тут-то у нас только винтовок несколько старых для охоты, америкосы другое держать запрещали, отбирали. А там у меня автоматики были припасены да взрывчатка... Значит, они Корягу положили и стволы отобрали.

— Почему американцы? — спросил я. — Разве это не ооновские войска, не европейские?

— Америкосы, европейцы — один хрен, — махнул рукой Злой. — Иностранцы, ненавижу их. Так, теперь вы двое. Я вам, конечно, благодарен за спасение, то-се, но кто вы такие и откуда в Долине взялись?

Еще на площади, после того как солдаты уехали, я ре­шил про дом на склоне и темных сталкеров ничего пока не рассказывать, ограничиться кратким описанием того, что с нами произошло, и успел об этом шепнуть Никите. Надо сначала разобраться, что тут к чему, выведать побольше. Поэтому я сказал:

— Нас карусель закрутила. Мы обычные сталкеры, бро­дяги, хотели око добыть, это артефакт такой редкий очень, если не знаешь. Ну, там разное произошло, к делу не отно­сится. Крысы поперли, потом на контролера нарвались. В общем, в конце концов, затянула аномалия, думали, обычная карусель, уже с жизнью попрощались. Но она...

— Сюда вас выбросила, — заключил Злой. — Бывает, да. В Долину люди разными путями попадают, я вот — просто шел себе по дороге, ехал то есть... ну и приехал, и дороги той теперь не найти.

— А Потапыч говорил, что его тоже через аномалию, — вставила Марьяна. — Злой, ты бледный совсем, тебе отдох­нуть, поспать надо. Хватит разговаривать...

— Заткнись! — прикрикнул на нее сталкер, приподни­маясь. — Молодая еще, учить, что мне делать... — Он за­молчал и скривился, упав обратно на подушки, должно быть, больно стало, когда начал шевелиться. Я заметил, что Марьяна недобро глядит на него и даже кулаки сжала, от­пустив руку Злого. Непростые у них, значит, отношения.

— Ладно, вам внизу расскажут, что тут к чему, — заклю­чил наконец сталкер. — Имейте в виду: в поселке я стар­ший, я командую. И она... — Злой повел морщинистым не­бритым подбородком в сторону девушки, — она моя. Ясно это? Покрутитесь тут, переночуете, поговорите со всеми, и тогда будем решать. Военные это дело так не оставят, капи­тан их — псих конченый. Вы сейчас его оскорбили смер­тельно, и он так отомстить может... Не конкретно вам дво­им, а всем в поселке. Он уже давно подумывает нас про­учить, чтоб мы в страхе оставались и не своевольничали. Завтра они наверняка сюда примчатся и тир здесь устроят по бегающим мишеням. Я отлежусь за ночь, тогда будем ду­мать. У вас вон оружие, вижу, есть, значит, полегче будет. Ну все, идите себе, что-то мне плохо опять... — Он откинул­ся на подушке и прикрыл глаза.

* * *

Рыжего деда, как выяснилось, звали Илья Львович, и он был тут кем-то вроде трактирщика, заведовал этим двух­этажным «постоялым двором» и гнал из бурака самогон на заднем дворе. Дед его не продавал, а за так наливал всем же­лающим, потому что денег в поселке не водилось, но все поселяне, обрабатывающие землю, следящие за живностью или охотящиеся в окрестных лесочках, обязаны были каж­дую неделю притаскивать в трактир что-то съестное, а еще иногда помогать Илье Львовичу по хозяйству.

— Садитесь в питейном зале, молодые люди, — предло­жил старик, провожая нас по лестнице вниз. — Поужинаете?

Никита кивнул.

— Да, нам бы поесть и что-нибудь выпить.

— Воду можете взять в бочонке. Напарник покосился на хозяина.

— Нет, воды не надо. Я произнес:

— Злой сказал, Долина тут у вас. Что это за Долина?

— Просто Долина, — донесся сверху голос Марьяны. Она вышла из комнаты сталкера и прикрыла за собой дверь. — Безвыходная, потому что наружу пути нигде нет. Так откуда ты меня знаешь? — обратилась она ко мне, дого­няя нас на ступеньках.

— Я Ваню Пистолета знал, когда ты еще с ним жила, маленькая совсем. Он моим скупщиком был.

— Ваню... — протянула она. — Я его совсем не помню. Что с ним теперь?

Мы достигли помещения, которое Илья Львович назвал питейным залом. Старик показал на один из грубо сколо­ченных столов и ушел, шаркая ногами.

— Застрелился, — ответил я на вопрос девицы. — После того как ты пропала. Он же, считай, ради доченьки только и жил, деньги копил, все для нее... — говоря это, я поглядывал на Марьяну. Выражение красивого лица почти не измени­лось, когда она услышала про смерть отца, и это вполне под­твердило мнение, которое у меня успело о ней сложиться.

— Застрелился, значит...

— Ага. Он с ума сошел, как ты исчезла. Ну, не совсем, но... В общем, такая глухая депрессия началась, вот он в конце концов «пээм» себе в рот и сунул. А ты куда тогда по­девалась, Марьянка? Тебе сколько... тринадцать лет было? Четырнадцать?

Мы сели под окном, сквозь которое была видна все та же площадь. Люди уже разошлись, только двое мужиков ве­ли под уздцы запряженного в телегу Безумного.

— А я сбежала! — ответила она. — Мимо парни из «Сво­боды» проезжали как раз, обоз из грузовиков, и я с водите­лями... Потому что надоел он мне! С батей жизни не было никакой, он меня в комнате запирал и бил.

— Он тебя любил, — вставил я.

— Любил и бил, да? Не нужна мне такая любовь!

— Ну ладно, а сюда как попала? — спросил Никита. Выражение Марьяниного лица изменилось, стало почти

ласковым, а голос — мурлыкающим. Блеснув на Пригорш­ню глазами, она ответила:

— Да я потом... ну, с сержантом одним жила. Не настоя­щим сержантом, он себя так называл просто. Он в «Свобо­де» был, в группировке их, мы в лагере обитали, далеко, аж за Янтарем. Потом на нас «Долг» напал, большая бригада, на броневике и с огнеметами. Почти всех поубивали, и сер­жанта моего... А я сбежать успела, ночью, по лесу... За мной собаки погнались слепые, и пока от них убегала, попала в какие-то горы. Вижу вдруг: деревья закончились, земли нет, каменный склон вместо нее. Собаки куда-то подева­лись, только что выли, лаяли рядом совсем, а потом раз — и пропали. Я стала спускаться... И здесь очутилась, в Долине. Она замолчала, когда к столу подошел Илья Львович с тарелкой и бутылкой в руках. В тарелке оказалась посыпан­ная укропом вареная картошка, а в бутылке самогон.

— Марьяночка, Настасья Петровна просит, чтоб ты ей на кухне помогла, — произнес старик, и девица в ответ скривила недовольную рожу. Но все же подчинилась; на­последок стрельнув в Пригоршню глазами, ушла к двери в глубине помещения.

— И принеси нам стаканы, пожалуйста, — сказал Илья Львович вслед.

— Со Злым живет? — спросил я. Старик, усевшись напротив, сказал:

— Таки да. Не могу не отметить, что он ее тоже бьет час­тенько.

— А эти, остальные, кто здесь... — я махнул рукой в ок­но. — На сталкеров не очень-то похожи.

— Это все больше бродяги, бомжи. Я сам, молодые лю­ди, был библиотекарем и школьным учителем в этом колхо­зе, меня-то ниоткуда сюда не переносило, когда простран­ство закуклилось. Женщины, которые здесь у нас есть, все больше из разных колхозов и ферм или из Чернобыля. Вот Настасья Петровна, которая у меня готовит постоянно, го­ворит, что дояркой была.

— Закуклилось? — переспросил я, беря из тарелки горя­чую картошку и осторожно откусывая. — Что это значит?

Илья Львович потер большой нос с крупными порами на коже.

— Это все после выброса, юноша. Здесь всего несколько человек осталось, кто не покинул эти места или не погиб. По какой-то причине у нас мутантов мало было, псы только иногда забегали, реже — кабаны. Мы оружие раздобыли ка­кое-то и их отстреливали... От выбросов прятались в подва­ле под домом председателя колхоза, то есть под этим са­мым. И как-то особо сильный выброс произошел. Предсе­датель Михаил Петрович — а он тоже остался, потому что после аварии жена его с дочкой и сыном тут погибли, и ему некуда идти было, как, к примеру, и мне, — от сердечного' приступа скончался прямо в подвале, так на него выброс повлиял. Земля тогда гудела громко, и словно весь воздух из подвала на секунду выкачали, а после назад закачали. По­том землетрясение небольшое произошло, у нас упала балка, и выход из подвала завалило. Выбрались только через два дня. И увидели, что теперь находимся здесь, в Долине. Ну это так мы ее позже стали называть. Выхода из Долины нет, а сюда новые люди иногда попадают, обычно во время выбро­сов, хотя бывает, что и в обычный день объявится новичок.

В питейный зал вошли трое местных, в том числе розо­вощекий юнец в армейских штанах. Они сели за стол непо­далеку, поглядывая в нашу сторону без особого любопытст­ва, а парень тут же вскочил, когда в дверях показалась Марьяна с подносом. За ней появилась толстая пожилая женщина — должно быть, Настасья Петровна, — окинула взглядом зал и ушла обратно на кухню.

Марьяна что-то сказала ставшему перед ней юнцу, он опустил голову и попятился. Она подошла, глядя на Ники­ту, положила на стол плоские алюминиевые вилки, из тех, какие раньше использовали в советских столовых, постави­ла тарелки с огурцами, луком и нарезанным вареным мя­сом, стаканы и бутылку с желто-коричневой жидкостью.

— Это квас, — пояснил Илья Львович. — Мы его сами делаем, как и самогон. Вы пьете, молодые люди?

— Я не буду, — сказал я. — А он точно выпьет.

— И выпью, — подтвердил Никита.

Напарник налил себе и старику, я же наполнил стакан квасом.

— Мясо — это не собачатина у вас случайно? — подоз­рительно спросил Никита. — Не конина?

— Что вы такое говорите, молодой человек? — удивился Илья Львович. — Таки это натуральная телятина, Злой вче­ра молодую коровку забил...

— Но вы же наверняка пробовали отсюда выбраться? — спросил я, когда они выпили.

Илья Львович кивнул, жуя огурец.

— Неоднократно. Злой чуть с ума не сошел, пытаясь об­ратно вернуться. Нет его, выхода, нигде нет.

— А за горами что?

Старик пожал узкими плечиками.

— Кто ж знает? По склонам не забраться, они чем вы­ше, тем отвеснее, и говорят, что в конце концов тянется уже сплошная вертикальная стена, гладкая. Несколько человек разбились, пробуя... Дольше всех Злой залез с год назад. Его почти две недели не было, Марьяночка извелась вся, испу­галась, что он выход нашел и за ней не вернется. Но он вер­нулся. Не за ней, а потому что не нашел никакого выхода. Рассказывал, что поднялся чуть не до неба, а камень все тя­нулся и тянулся... Но назад путь всего полдня занял. То есть понимаете, молодые люди, я подозреваю, что склоны эти до бесконечности в одну сторону длятся. А в другую, обрат­но если, — вполне они конечны.

— Пузырь, одним словом, — кивнул Никита, вновь раз­ливая напиток. Он почти все время молчал, предоставляя вести разговор мне, лишь хмуро поглядывал по сторонам, да когда появлялась Марьяна — на нее, причем с другим выражением.

— А солнце? — спросил я.

Старик пояснил:

— Его не видно никогда. Хотя день с ночью сменяются как обычно. И еще то холоднее становится, то теплее, но настоящей зимы никогда не было. И еще, молодые люди, — выбросы мы тоже ощущаем. Не так, как если бы в Зоне на­ходились, слабее, но что-то и до нас докатывается. Вроде мгла с неба наползает, собаки выть начинают, и на душе так грустно, пессимистично...

Вспомнив легенду Никиты о пропавшем взводе, я задал еще вопрос:

— А Злой ведь не с самого начала тут? Позже появился, вместе с военными? И где, кстати, они обитают? Кто у них главный — капитан этот? Какие отношения с ними? Рас­сказывайте все, Илья Львович.

И старик принялся рассказывать. Сталкер Злой дейст­вительно попал в Долину позже, прибыл вместе с военны­ми, приехали они на пяти машинах, броневике и мотоколя­сках, старшим у них был генерал НАТО, который умер где-то с год назад.

— Не умер, Йен его убил, — перебила Марьяна, присев­шая за наш стол. — Это точно, мне Уиллик, — она мотнула головой в сторону розовощекого парня, стоявшего возле окна, — рассказывал.

Выяснилось, что Уиллик этот — один из солдат, кото­рый еще с двумя рядовыми предпочел жить здесь. Из них, впрочем, один погиб почти полгода назад, ушел охотиться в лес и не вернулся, а второй, которого называли Джоном Корягой, остался лежать под сараем за холмами с простре­ленной головой и выеденным животом.

Военные, когда только появились, были очень удивле­ны и даже ошарашены, а пуще всех ошарашен сталкер Злой. Впрочем, то, что он сталкер, выяснилось позже, по­тому что он был облачен в военную форму и разыгрывал та­кого же вояку, только русского, посланного сопровождать заграничных коллег. Осмотревшись, они предприняли не­сколько попыток покинуть Долину, но ничего не вышло. Сначала иностранцы разбили лагерь на краю этого поселка и были с местными в ладах, но после что-то у них произош­ло... В общем, Злой остался здесь, а они переехали дальше на восток, поселились за водопадом, возле завода. Да-да, здесь был и небольшой водопад, подпитывающий местные озера, и за ним когда-то простиралась песчаная пустошь, но после очередного выброса появился там древний, еще, наверное, середины прошлого века, кирпичный завод и да­же часть глиняного карьера, из которого на таких заводах берут материал для работы.

И после того отношения у поселян,с военными стали портиться все сильнее. Троица солдат сбежала от них как раз тогда. По их словам, генерал умер, и командовать отря­дом стал капитан Йен Пирсняк.