ЗАКОУЛКИ ПРОСТРАНСТВА 4 страница

— Все, теперь намертво прилипло, — сказал я. — Пока само не рассосется — не оторвешь. Отпусти его, кажется, ему понравилось?

Шрам шагнул назад, Звонарь выпрямился, неуверенно улыбаясь.

— Щекотно, — объявил он, поднял руку и почесал себя между лопаток. Ногти скользнули по остекленевшей массе, в которую превратился слизняк.

— Это не вредно? — спросил Илья Львович с тревогой.

— Жить вредно, — отрезал я. — А жить в Зоне — втройне. Через сутки рассосется, на коже только розоватый след останется. Звонарь, видишь, доска на той стороне? Он поглядел.

— Доска, да, широкая, Звонарь видит, большая доска.

— Ага, большая, тяжелая, наверно.

— Ох и тяжелая...

— Спорим, Звонарь ее с места сдвинуть не сможет?

— Как не сможет! — заволновался он и выпятил грудь. — Звонарь сможет, он сильный, все может...

— Ну так попробуй, — предложил я. — Сдвинь ее так, чтобы один конец на той стороне остался, а другой — на на­шей. Чтоб мы по ней пройти смогли, понимаешь? Только тогда тебе поверю.

Он поднял руку и согнул в локте, как какой-нибудь культурист, демонстрируя нам тощий бицепс.

И шагнул в расселину.

Глубина оказалась по пояс. Пух заклубился, вокруг Зво­наря выстрелило сразу несколько струй.

— Ай! — взвцзгнул он, развернувшись, попытался вы­браться обратно. — Колется, щекочет, жжет!

Никита, нагнувшись, пихнул его в грудь, не позволяя вылезти из расселины.

— Колется!!! — перепуганное лицо обратилось ко мне, и я топнул на Звонаря ногой.

— На ту сторону, быстро! Беги! Ну же, тебе пять шагов всего сделать надо!

Поняв, что обратно его не пустят, он вновь повернулся и бросился вперед, сопровождаемый струями пуха. По всей расселине тот уже клокотал, завиваясь смерчами.

Звонарь выбрался на противоположный край, отбежал и сел под стеной, хлопая себя по груди, животу и бедрам, почесываясь и поскуливая.

— Доска! — напомнил я.

Он покосился обиженно, облизнул губы и вновь стал чесаться.

— Таки вы правильно говорили, молодой человек, —громко, на всю пещеру, произнес Илья Львович. — Звонарь наш слабый совсем, даже я, старик, его сильнее.

— Львович слабый, — невнятно откликнулся голос с той стороны. — Звонарь сильный очень.

— Да-да, он совсем слабак, — согласился я. — Он даже доску эту — и ту сдвинуть не смог, видите, как испугался?

Звонарь вскочил, с криком «Сильный!» бросился к дос­ке, навалился, приподняв погруженный в пух конец, и стал сдвигать.

На секунду мне показалось, что он действительно слишком слаб для этого, — но юродивый, тяжело дыша, все же смог переместить ее настолько, что в конце концов Ни­кита, которого Злой на всякий случай придерживал сзади за ремень, ухватился за второй конец и дернул, опустив его на нашей стороне.

Один за другим мы пересекли трещину, а струи пуха бесшумно выстреливали со всех сторон. Последним шел Никита; когда он преодолел уже половину пути, над рассе­линой взвился белый смерч. Сумев оторваться от породив­шей ее массы, стремительно вращающаяся воронка взлете­ла на доску, зигзагами двигаясь по ней, разбрасывая пух во все стороны.

— Сзади! — крикнул я. Пригоршня оглянулся и бросил­ся бежать, в то время как смерч, на ходу опадая, уменьша­ясь, гнался за ним. Напарник прыгнул на камни, а пуховая воронка, почти добравшись до конца доски, растаяла окон­чательно.

Подняв фонарь, я направил мощный луч в туннель. Он полого уходил вниз — широкий, с высоким каменным сво­дом и неровным, в извилистых трещинах и выступах, по­лом. Я давно остался без сумки с гайками, а больше ничего подходящего под рукой не было, и поэтому, сказав осталь­ным, чтобы не шумели, некоторое время стоял у входа, вглядываясь. Туннель плавно изгибался, дальнего его кон­ца видно не было, но на той части, которую я мог окинуть взглядом, аномалии отсутствовали.

— Ладно, вроде пусто там, — я обернулся. — Идем?

— Не идем, а бегом бежим, — Злой решительно зашагал вперед с автоматом на изготовку. Илья Львович, обеими ру­ками сжимая «узи», зашаркал вдоль стены, Шрам двинулся за ними, и Никита, толкнув перед собой Звонаря, пошел следом.

Лучи трех фонарей ярко освещали туннель, звуки отда­вались протяжным гулким эхом.

— Вроде оно естественного происхождения, — сказал я. — Слишком неровное все...

— После взрыва тоже неровное остается, — проворчал старый сталкер. — Неважно, естественное или нет, глав­ное — куда ведет.

Туннель закончился приоткрытой металлической две­рью, на которой висела большая медная табличка с круп­ными, рельефно выдавленными буквами:

REALITY LAB

ENTRANCE STRICTLY PROHIBITED

(unleast you want your psychic matrix to be demolished and any reference of you erased from the memory of humankind)

Первая строчка находилась ближе к верхнему краю, еще три — возле нижнего, а между ними магнитиком был прижат пожелтевший листок из школьной тетради в кле­точку. Никита, оказавшийся ближе всех к двери, щелчком сбил магнит, подхватил листок и стал медленно читать:

Я увожу в подвалы сновидений,

В ночные ужасы и вековечный сон.

Я увожу к погибшим поколеньям,

Был темным злом

Создатель вдохновлен.

Я высшей силой, группой О-Сознанья

И ноосферой смерти сотворен,

Страшней меня лишь адские созданья,

Открыв меня, навечно ужаснетесь,

Вошедшие — назад вы не вернетесь!

Написано было выцветшими синими чернилами, пры­гающим почерком, наискось — ряды букв не совпадали со строчками. В правом нижнем углу темнело пятно, похожее на след давным-давно засохшей крови. Никита перевел на меня вопросительный взгляд.

— Ну и чего ты смотришь, я откуда знаю? — откликнул­ся я. — Не разбираюсь в стихах, но, по-моему, — дрянные.

— Да нет, я не о том, — что эта фигня означает?

— Понятия не имею.

— А это, на английском которое, — оно как переводит­ся? Реальная лаборатория?

— Чего?

— Ну, конкретная... чисто, э... нормальная такая, по де­лу... — он смущенно замолчал, поняв, что морозит ерунду.

— По-моему, это скорее значит «лаборатория реально­сти».

Никита разжал пальцы, и листок спланировал на пол. Тем временем Злой встал возле узкой щели между краем двери и косяком, заглянув, присел и стволом автомата толкнул дверь. Шрам поднял фонарь над его головой, наде­ясь, видимо, ослепить мощным лучом того, кто мог нахо­диться внутри.

Открылся короткий коридор с прямоугольным проемом на другой стороне. За ним мерцал, то полностью угасая, то разгораясь, тусклый свет.

Злой первым шагнул вперед. Он повесил «калаш» за спину и взял берданку, напоминая охотника, вышедшего в лес пострелять зайца. Никита, подняв автомат к плечу и во­дя стволом из стороны в сторону, направился следом под одной стеной, Шрам — под другой. Я пошел между ними, Звонарь с Ильей Львовичем двигались последними. Ближе к проему, за которым на полу лежала вывороченная метал­лическая дверь, в стене слева было разбитое окно. Из него свисали ноги. Никита подался вперед, всунув в окно ствол, замер, потом выпрямился.

— Там кладовка какая-то большая, что ли? Со стойкой. И нет никого.

— А висит кто? — спросил я, приближаясь. Теперь стало видно, что коридор выводит в обширное помещение с дра­ными пластиковыми диванами под стеной. Один диван сгорел, вокруг него чернело большое пятно гари. Ближе к нам с потолка на паре проводов свисала панель дневного света на четыре лампы — три разбиты, одна работает, но посто­янно мигает, щелкая стартером. Дальняя сторона помеще­ния была погружена во мрак.

Напарник потянул тело за ремень. Оно вывалилось из оконного проема, растянулось на полу, перевернувшись лицом кверху. Злой пригляделся и сказал:

— Это солдат Пирсняка. Что это у него... всю грудь из­резал кто-то.

Кровь еще текла, на стене за телом остался широкий развод, по полу начала расползаться темная лужа.

— Неужто свои покромсали? — удивился старый стал­кер. — Гляди, Шрам, какие раны узкие, будто от скальпеля, а?

Я в это время миновал Никиту, заглянул в окно и пошел дальше, к двери в конце коридора, на ходу говоря:

— Напарник, это не кладовка, а ординаторская. Где ты видел в кладовке...

В дальнем, неосвещенном конце помещения блеснула вспышка, и позади Илья Львович вскрикнул. Я рухнул сбо­ку от дверного проема, согнув руку с пистолетом и направив ствол в темноту, а сзади загрохотало: Пригоршня, Шрам и Злой открыли огонь одновременно. Пули летели в полумет­ре надо мной, врезались во что-то, лязгая, звеня и глухо стуча. Кто бы там ни прятался, он либо был уже мертв, либо залег, и я по-пластунски быстро вполз в дверь. Один авто­мат смолк, и сразу за ним — второй. Откатившись, я вско­чил, прыгнул за диваны, стоящие в полуметре от стены, пригнувшись и выставив перед собой «браунинг», пробежал за ними. Смолк третий автомат, в наступившей тишине стал слышен голос Звонаря, который что-то настойчиво втолковывал окружающим. Мигающий свет то слегка оза­рял эту часть комнаты, то гас, погружая ее во мрак. Я пере­катился через спинку дивана, упал на бок, вытянув руку с пистолетом туда, где из коридора увидел вспышку, и замер. Звонарь прекратил болтать, стало слышно, как где-то за стеной капает вода.

— Химик! — негромко позвал напарник из коридора.

— В поряде, — ответил я, переворачиваясь на спину, а потом садясь. — Он один, и вы его завалили.

— Точно один?

— Точно. И мертвый. Идите сюда быстрее. Что там с Львовичем?

Они заспешили ко мне.

— Не волнуйтесь, молодой человек, меня лишь царап­нуло, — произнес старик.

Обойдя тело рядового, прятавшегося за перевернутым креслом, древним и прохудившимся, — теперь в нем зияли сквозные дыры, — я присел на корточки возле круглого пролома в стене. И отпрянул, увидев склонившееся ко мне лицо, часть плеча, изогнутую руку, сжимающую пистолет...

Я повалился назад, задрав ноги и вытянув перед собой «браунинг». Солдат, возникший по другую сторону стены, почти в точности повторил мое движение, но сделал это на мгновение позже, потому что, в отличие от меня, не сидел на корточках, а лишь нагнулся к пролому.

Я выстрелил, и он выстрелил тоже. Моя пуля проломила его подбородок, его пронеслась над теменем, дернув воло­сы с такой силой, что моя голова откинулась назад, почти прижавшись затылком к спине. Чуть было не сделав задний кувырок и не сломав при этом шею, я выругался, привстал, упираясь в пол ладонью...

— Что, что там?! — раздался над самым ухом голос При­горшни.

Солдат лежал по другую сторону стены — впрочем, те­перь я понял, что это не стена, а хлипкая перегородка, — и больше не закрывал обзор. Взгляду открылось длинное по­мещение, озаренное льющимся откуда-то сбоку прыгаю­щим красным светом. Слышалось потрескивание, шорохи: там что-то горело.

В дальнем конце несколько фигур — шесть или семь, я не разглядел, — друг за другом вбегали в дверь.

Я вскочил и крикнул:

— Они за стеной, по лестнице убегают!

Отпихнул кресло, схватил мертвого солдата за ноги, от­тащил немного и бросился к одному из диванов, возле ко­торого валялся перевернутый стул. Поднял его, метнулся обратно, на ходу замахиваясь. Обрушил стул на перегород­ку возле пролома, потом еще раз, еще — и он сломался окончательно, распавшись в моих руках. От пролома протя­нулась извилистая трещина, очертившая большой овал.

— Пусти! — сказал Пригоршня, и я шагнул в сторону.

Илья Львович прижимал ладонь к боку, рядом с ним пе­реминался с ноги на ногу, иногда подпрыгивая, возбужден­ный Звонарь. Шрам и Злой ждали, подняв оружие.

Повесив «калаш» на плечо, Никита резко выдохнул и ударил ногой. Подошва врезалась в верхний край пролома, овальный кусок с грохотом рухнул наружу, подняв облако пыли.

— Куда? — выкрикнул напарник, хватая автомат и пры­гая во второе помещение. — Вон та лестница?

Не отвечая, я прыгнул за ним и побежал туда, где исчез­ли фигуры. В стене слева имелось длинное окно, в помеще­нии за ним что-то ярко пылало, но что именно — отсюда было не разобрать.

Дверь, узкая площадка, бетонная лестница... Я присел, заглядывая между пролетами.

— Куда они побежали? — спросил Никита, встав надо мной и водя стволом автомата из стороны в сторону.

— Вниз..

Полуприсев, я стал спускаться, опираясь на железные пе­рила, то есть узкую рельсу, приваренную к кускам арматуры.

— Не хотят в бой вступать, — с легким самодовольством пробормотал Никита. — Знает Медведь, с кем связался!

В дверях позади него показались остальные. Шрам шел первым, потом Злой, Звонарь и старик. Последний все еще держался за бок.

— Львович, вы что, «узи» потеряли? — тихо спросил я, добираясь до пролета между этажами.

— Нет-нет, он у меня сзади, за поясом, — откликнулся он.

— Ну так лучше отдайте его назад мне.

Теперь я видел дверь, такую же, как и та, через которую мы попали на лестницу. Пригоршня обошел меня, заглянул между пролетами и сбежал к ней. Распахнув, присел сбоку от двери. За ней открылся очередной коридор. Я спустился, встал по другую сторону. Шрам и Злой двигались следом, целясь в проем, за ними шли Звонарь и старик.

— Львович, положите «узи» возле перил, — сказал я и сбежал ниже, в то время как напарник со Шрамом шагнули в коридор.

Лестница заканчивалась тупиком, глухой бетонной ко­робкой, в углу которой сидел мертвец. Не военный: на нем были какие-то ветхие светло-серые одежды — не то пижа­ма, не то форма медбрата, — слишком уж древние, чтобы понять. Он вытянул ноги, руки лежали на коленях. Кожа на кистях высохла, натянулась, рельефно обозначив суставы и косточки. Из правого глаза торчал скальпель, до середины узкого лезвия погруженный в череп. Рядом валялись тапоч­ки без задников, сбоку лежала красная аптечка.

Сверху донесся шум, и я быстро пошел обратно. Под­хватив «узи», сунул пистолет за ремень. Все остальные уже покинули лестницу, в коридоре за ней маячили лишь Зво­нарь со стариком. Я направился к ним, разглядывая поме­щение, прислушиваясь к шорохам, наполнявшим все во­круг: где-то потрескивал огонь, капала вода, за стеной раз­давалось приглушенное попискивание, будто из древнего радиоприемника, что-то гудело под полом — как пламя го­релки... Место, в которое мы попали, казалось заброшен­ным и в то же время полным тайной, скрытой от глаз непо­священных жизни.

Илья Львович со Звонарем исчезли в дверях; я догнал их, увидел комнатенку, напоминающую тамбур, с большой овальной дверью, в которой было стеклянное окошко. Из-за нее доносилось ритмичное клацанье, а после раздалось шуршание, будто кто-то надувал воздушный шарик.

— Иди сюда, Химик, — позвал Злой.

В длинной комнате был металлический пол и решетча­тый потолок, а стены выложены кафелем. Из-за толстых прутьев сверху лился приглушенный свет, озаряя Никиту, Злого и Шрама — они на другом конце помещения разгля­дывали что-то. Я направился к ним, миновал медицинский шкафчик, тумбочку, на которой лежал разбитый термо­метр. Звуки не смолкали, к ним добавилось пощелкивание и треск. Пригоршня посторонился. Под стеной, пялясь на нас выпученными глазами, стоял тощий голый бюрер.

— Скребся он тут. Мы думали, вояки сюда побежали, — сказал напарник. — Ну и зашли...

— Отсюда дальше некуда вроде, — ответил я. Карлик скалился, опустив голову, искоса посматривая

на нас. Должно быть, вид его так удивил спутников, что они не открыли огонь сразу же. Помимо того что бюрер был не­обычно высоким, на полторы головы выше самого крупно­го из тех, что я когда-либо видел, у него отсутствовала пра­вая рука. Вместо нее к плечу был приспособлен механиче­ский протез — погнутые стальные пластины ж> прутья торчали прямо из кожи, красной и распухшей в этом мес­те, — с отломанной кистью. Из культи капало масло и сви­сали концы толстых проводов с лохмотьями изоляции. Ви­димо, искусственные мышцы до сих пор были как-то под­соединены к нервным окончаниям: корчась от боли, бюрер то напрягал, то расслаблял их, отчего внутри протеза двига­лись вверх-вниз поблескивающие фрагменты, из грозди пе­рерубленных трубочек, торчащих над плечом, били шипя­щие струйки воздуха, а возле запястья потрескивали искры. Поднимая и опуская плечо, карлик будто качал ручную помпу... И мне это не понравилось.

— А швыряться он ничем не пытался? — подозрительно спросил я, пятясь.

— Нет, — сказал Злой, махнув рукой. — Вон колба при­поднялась, а потом упала сразу. Слабый совсем...

Я покосился на длинный деревянный стол, застеленный белой клеенкой. В стене над ним было забранное жес­тяной решеткой квадратное отверстие вытяжки. На столе стояла медицинская утка, лежал набор ножниц, скальпели разных размеров, реторты в пластиковой подставке и ос­колки колбы в темной лужице. Злой тряхнул головой.

— Ладно, я его пристрелю, и дальше побежали, — он поднял берданку.

Ритмичный лязг и шипение стали громче, на обрубке механического запястья вновь заплясали искры. Бюрер вскинул голову, дикими глазами поглядел на нас и резко присел, всадив обрубок в железный пол.

Затрещало, искры сыпанули во все стороны. Мне пока­залось, что тонкие синеватые молнии разбежались от при­жатого к полу механизма, огибая наши ступни, растворяясь в металле, бледнея... И после этого Звонарь завизжал на всю комнату, вскинув руки, стал извиваться, будто в дикой варварской пляске, одновременно заваливаясь назад... Он упал бы, если бы Илья Львович не подхватил его.

Бюрер рухнул на колени, содрогаясь, не в силах поднять руку — металл вокруг нее потек, и скрежещущая конеч­ность будто прилипла к нему.

Я отскочил, а Злой и Шрам одновременно открыли огонь. Никита, находящийся позади них, вскинул автомат, подпрыгивая. Пули прочертили тело бюрера, и так уже, ка­жется, сдохшего, проломили его протез, ударили в стену позади.

В ответ из стены ударила вода.

Обеими руками обхватив старика и Звонаря, я опроки­нул их на стол и сам упал на него, давя реторты, раня бока о скальпели и ножницы, закричал:

— Ноги с пола! Ноги поднимите!

На мгновение меня затрясло: сильный разряд тока пронзил тело. Никита, которого водой обдало с ног до голо­вы, хрипя и дергаясь, шагнул ко мне, я дернул его на себя, оп. рокинув грудью на столешницу. Хорошо, что стол был длин­ным — через пару секунд Злой и Шрам уже сидели на нем.

— Идиот! — рявкнул я и замахнулся на Звонаря, а он за­жмурился и сжался, лежа на боку, поджав ноги, — но я тут же устыдился своей вспышки, опустил руку. Теперь стали видны его ступни: на одной стоптанная туфля без шнурка была еще цела, но у второй отсутствовала половина подош­вы, в прорехе виднелась голая пятка.

Напор воды уменьшился, она уже не хлестала, но била в пол ровной струей. Бюрер лежал, рука покачивалась в пото­ке жидкости, протез стал одним целым с полом, искры все еще сыпались из него.

— Тупые! — в сердцах сказал я, поднимаясь на коле­ни. — Какого черта стрелять было, дался вам этот карлик?!

— Я решил, он меня протезом своим по башке собира­ется навернуть, — откликнулся Злой.

Я выпрямился во весь рост, стоя между ним и Львови­чем, огляделся. У двери, через которую мы вошли сюда, по­рог был высотой сантиметров пять. Вода достигнет его и начнет переливаться. И никакого дерева вокруг, ни досок, ни фанеры, чтоб бросить на пол... Хотя и это бессмыслен­но: уже сейчас уровень воды такой, что обувь сразу намок­нет, даже если по фанере идти.

— Может, не бьется уже? — спросил Никита, кивая в сторону бюрера, из протеза которого до сих пор выскакива­ли искры.

— Ага, хочешь проверить еще раз?

— Не... — он прижал ладонь к левой стороне груди. — До сих пор колотится.

— Скажи спасибо, что оно вообще не разорвалось.

— Малыш шевелится! — вдруг восторженно завопил Звонарь и сел, тыча пальцем в сторону бюрера.

Карлик перевернулся лицом вниз, широко расставив ноги и согнувшись, захрипел. Искры посыпались из проте­за, что-то хрустнуло...

Никита вскинул «калаш» одновременно со Шрамом, который поднял свой «тэтэшник». Бюрер распрямился, вы­рвав из пола квадратную железную плиту, в середину кото­рой врос протез, — пули ударили в нее, рикошетя, загрохо­тали по всей комнате, врезаясь в стены и потолок. Одна впилась в стол, пролетев между мной и Пригоршней, две другие подняли фонтан стеклянных брызг и обломков пла­стика на том месте, где стояли реторты. Сталкеры прекрати­ли стрелять, одновременно сообразив, что к чему. Я сверху ударил кулаком по стволу берданки, которую поднял Злой.

— Не пали, самих себя застрелим! И в воду не прыгать! Железная плита была явно очень тяжелой. Бюрер начал

заваливаться назад, я уже решил было, что сейчас он рухнет на спину, и поднял «узи», чтобы сразу же добить его, но карлик сумел удержать равновесие. Закрывшись от нас плитой, он медленно пошел сквозь бурлящую воду, посыпая ее искрами.

Сидящий на другом конце стола Шрам повернулся и встал на колени, лицом к стене. Необычный все же мужик, в который раз мелькнула у меня мысль. Ничего не говорит, а все видит...

— Блин, и что теперь, Химик?! — выкрикнул Пригоршня.

— Туда лезем! — я кивнул на Шрама. Тот как раз всадил локоть в широкую решетку вытяжки, основательно ее по­гнув, потом ухватился за прутья, дернул и вырвал из квад­ратного проема.

Глава 6

— Шрам! — громко позвал я. — Стой, дай я сам послу­шаю, что там.

Сталкер полз первым, потом — Илья Львович, я, Злой, Звонарь и Никита с фонарем. Когда старик прижался к стенке квадратной вентиляционной трубы, тянувшейся го­ризонтально уже пару десятков метров, я положил фонарь, протиснулся мимо него и добрался до Шрама. У того был третий фонарь — луч озарял развилку, за которой один «ру­кав» шел прямо, а второй опускался. Сталкер повернул ко мне спокойное лицо, и я спросил:

-Ну?

Вместо ответа он нагнул голову, приложив ухо к желез­ному «полу».

— Звонарь, не сопи! — сказал я. — Илья Львович, и вы тоже потише дышите, пожалуйста.

Я последовал примеру Шрама. И услышал приглушен­ные голоса: один что-то спрашивал, другой отвечал.

— Это Медведь, кажется, — прошептал я. — А второй... то ли Пирсняк, то ли еще кто-то. Капитана голос я плохо знаю.

— Где вы там Пирсняка надыбали? — вскинулся сзади Злой. — Что, доносится сюда как-то? А Марьянки не слыш­но? Я бы ее пристрелил сейчас за милую душу, только б на глаза попалась, стерва...

— Помолчи ты! — шикнул я.

Голоса стали громче, но почти сразу стихли. Тут же в от­далении застучал автомат. Я скользнул между Шрамом и стенкой, оглядел развилку.

— Вояки все время вниз куда-то стремились. Надо в эту ползти, значит.

— Ну так ползи! — рявкнул Злой.

— А ты фонарь мой возьми.

Кое-как я сумел перевернуться ногами вперед, повесив «узи» на грудь, начал сползать на спине, расставив ноги, скользя ребрами подошв по шероховатому металлу. Осталь­ные, покряхтывая и сдержанно ругаясь, ползли следом. Труба выровнялась, и я увидел решетку в_ нижней стенке. Приблизился, лег на живот, почти прижавшись к ней ли­цом, посмотрел. В этом месте вытяжка тянулась под потол­ком полутемного коридора. Внизу какая-то согбенная фи­гура, тихо сопя, волокла человеческое тело, оставляя потек крови, — перемещалась немного вперед и рывком подтас­кивала жертву за собой.

— Это еще кто? — прошептал мне в ухо Злой, который, протиснувшись мимо Шрама, улегся рядом.

Я пожал плечами, наблюдая, как существо — или это был человек? — медленно исчезает за поворотом. Кажется, у него не было ног, во всяком случае, подняться оно не пы­талось и двигалось, будто калека, торс которого прикручен к доске.

— Ладно, хватит здесь торчать, дальше давай!

Злой уже начал раздражать меня. В отличие от молчали­вого Шрама, он был слишком беспокойным, постоянно по­крикивал на окружающих, что-то требовал от них.

Вскоре труба повернула, и впереди забрезжил зеленова­тый свет. Я вновь перевернулся, прополз на локтях еще не­сколько метров, достигнув перегораживающей трубу лег­кой решетки, выглянул сквозь прутья. Позади стало тихо: спутники остановились, дожидаясь, пока я сдвинусь с мес­та. Рассмотрев помещение, я повернул голову и зашептал:

— Вроде пусто там, но оно большое, все не могу разгля­деть. Шрам, я сейчас решетку выбью, сразу прыгаю и от­скакиваю влево. Там под стеной какая-то фигня стоит, вро­де за ней можно спрятаться. Ты за мной — и вправо прыгай, там такая же фигня. Злой, Пригоршня, а вы выставляйте стволы наружу и глядите, если вдруг кто-то зашевелится или стрелять начнет, гасите его. Напарник, так?

Он кивнул:

— Хорошо, давай так.

— Ладно, договорились, значит. И потом, если тихо внизу, все вылезайте, только побыстрее. И сразу бежим дальше. А то Злой вообще-то прав: потеряем вояк оконча­тельно, потом не найдем уже в этом лабиринте.

Я в третий раз стал переворачиваться, а Шрам спросил:

— Что за фигня под стенами?

— Не знаю. Вроде шкафов каких-то, но светятся. Улегшись на спину и прижав колени к подбородку, я

взял в одну руку «узи», в другую «браунинг» — и врезал по­дошвами по решетке. Она выпала, я выскочил следом. На мгновение взгляду открылось все просторное длинное помещение, потом я рухнул на пол и тут же покатился влево, под прикрытие массивного стеклянного цилиндра. Он вы­сился под стеной, до половины утопленный в нее, почти достигая потолка, накрытый покатым колпаком из металла и пластика.

Я застыл на коленях, выставив автомат, целясь в глубь помещения. Вдоль стен длинными рядами стояли несколь­ко десятков таких же цилиндров, светящихся зеленым. Из отверстия вентиляции под потолком ударил луч фонаря, в нем мелькнула тень, и Шрам, спрыгнув на пол, тут же бро­сился в другую от меня сторону.

— Вроде тихо, — сказал я. — Никого не вижу пока.

Он замер, подняв автомат. Я покосился вверх: из венти­ляции торчал ствол, потом высунулся второй.

— Спускайтесь по очереди, — поднявшись на ноги, я переместился ближе к отверстию, прижимаясь к стене, под­нял руку. — Эй, фонарь давай, потом сам слезай.

Когда все оказались внизу, мы со Шрамом уже стояли перед цилиндрами, рассматривая содержимое. Наполняю­щая их густо-зеленая светящаяся жидкость мягко волнова­лась, со дна то и дело поднимались крупные, каких не мо­жет быть в обычной воде, пузыри. В голову пришло когда-то услышанное и давно позабытое слово: автоклав. Это он и есть, что ли? Из-под накрывающего емкость колпака све­шивалось несколько шлангов и проводов разной толщины, концы их исчезали где-то под лопатками, на шее и груди обнаженной женщины. Бледное худое лицо, по которому гуляли синеватые блики, было обращено ко мне, глаза и рот раскрыты. На левой руке от локтя до предплечья кожа от­сутствовала, виднелся красноватый валик бицепса, состоя­щий будто из сросшихся нитей. Самый тонкий шланг, за­крепленный резиновым нагубником, исчезал во рту женщи­ны, другой, в ребристой металлической оболочке, примыкал к основанию шеи, где было вырезано круглое отверстие с каемкой припухшей кожи. Женщина не стояла, но висе­ла, — возможно, удельный вес жидкости был такой же, как и у человеческого тела, — слегка подогнув необычайно тощие ноги. Руки с широко расставленными пальцами (один мизинец украшало железное кольцо, каким зоологи обычно метят перелетных птиц) покачивались, когда мимо них проскальзывали пузыри.

— Что это за хрень? — произнес Никита за спиной, и я обернулся. Злой, подняв берданку, шел между рядами авто­клавов вперед, остальные сгрудились у цилиндра напротив. Оттолкнув вытянувшего шею Звонаря, я шагнул ближе: там был худой, с выступающими ребрами подросток. Лысый, с цыплячьей шеей, крупной бугристой головой и запавшими щеками. Без ног. То есть не просто без ног — у него вообще не было нижней половины тела, включая тазобедренный сустав. Из среза торчал конец позвоночника, к которому была под­соединена гроздь проводков, исчезающих в синей жидкости.

— Елки-палки, это ж не бюрер и не псевдоплоть какая-нибудь! — сказал Никита. — Обычный человек...

— Был, — добавил я.

— Да что ж они с ним сделали? И кто эти «они»?

— Ученые какие-то. Я слышал, в Зоне несколько воен­ных центров лаборатории держат, секретные, конечно. Ис­следуют мутантов, опыты всякие проводят... Так почему бы им и людей заодно не исследовать? Помню, прошел слух как-то, что натовцы кому-то в правительстве крупную взят­ку дали, и им разрешили исследовательский центр постро­ить, подземный...

— Но как оно под Долиной оказалось? Я кивнул.

— Тоже об этом как раз подумал. Может, в этом месте не только такие вот... биологические опыты ставили, но и физические исследования проводили? В смысле, по физике пространства? Что если оно над собой пузырь и создало, то есть он появился из-за того, что здесь у них какой-то про­цесс из-под контроля вышел?

Получеловек в автоклаве вдруг широко раскрыл глаза. Голова качнулась, он уставился на нас... или мимо нас, не заметив, лишь ощутив, как за границей жидкого зеленого мира, в котором его поселили, возникли смутные тени. Понятия не имею, что творилось с мозгами этого несчастного, но руки его приподнялись, он оскалился, обнажив беззубые десны, подался вперед и ударился лбом о стенку. До нас до­несся глухой, едва слышный звук. Подгребая руками, под­росток отклонился назад и вновь ударил головой, потом еще раз, еще, еще... Эти монотонные полумертвые движе­ния казались механическими, рефлекторными, словно у мухи, которая раз за разом бьется о стекло, не способная понять своим мушиным сознанием, что это за непреодоли­мая и невидимая преграда стоит на ее пути к свободе, — и одновременно в них было что-то мучительное, как в крике о помощи того, кого уже невозможно спасти, что-то ужасно безысходное, обреченное.