От Исландии до Рио де Жанейро 2 страница

Так вот - студенчество.

Наша 118-я. Нет только Володи Глызина.

Слева направо: Пудов, Боб Малышкин, Валя Морозов и Толя Прилуков

Как я уже сказал, меня поселили в общежитие. Это было первое серьезное везение в моей жизни. Я стал жить с удивительными людьми.

Валя Морозов и я на Селигере (1972 г.)

Это Толя Прилуков из поселка Дружинино (станция под Свердловском) - талантливейший в будущем инженер и прекрасный художник. К сожалению, он рано ушел из жизни. Как многие творческие люди не удовлетворенные текучкой, он круто запил и в этом был его протест против обыденности и скукоты жизни. Это Боб Малышкин. Великолепный шахматист и большая умница. Мы с ним играли вслепую по ночам в е2-е4, лежа напротив друг друга на скрипучих металлических кроватях. Он тоже рано ушел. Опухоль мозга. Это Володя Глызин - будущий завкафедрой радиофака УПИ. И, конечно же, Валя Морозов.

Кстати, замечу, что трое из 118-й оказались на мраморной доске мемориала РТФ…

Знаменитая на весь УПИ 118 комната! У Вали до сих пор хранятся наши студенческие дневники: литературно - художественная летопись нашей жизни в 118! 118-я была центром интеллектуальной и художественной жизни студентов Р-155 - Р-555 группы радиофака. Там частенько собирался весь цвет нашей студенческой группы. Группы, из которой вышли талантливейшие люди. Витя Барский - лауреат Госпремии России, Марк Шварц и Анатолий Зиновьев (правда, последний из другой группы, но это тоже наш курс) юмористы номер один в Свердловске. До сих пор их концерты проходят при полном аншлаге и, как всегда, не хватает билетов!

Студенты группы Р-355.

Слева на право: Дима Люльев, Пудов, Витя Барский и Володя Глызин

О! Эта 118-я! Помнится, мы бегали в суровые уральские морозы (до-30 и ниже) до института в одних костюмчиках, без “головы” и прочих теплых атрибутов. От общаги до главного корпуса института метров пятьсот, может быть, чуть больше. Так вот, мы все учились на кафедре автоматики, телемеханики и вычислительной техники. Чувствуете - где вычислительная техника и вообще, как она обозвана. Такие были времена, как говорит сегодня Владимир Познер…

Я опять отвлекся. Родители Толи Прилукова частенько привозили пропитание для бедных студентов. Раз в год, как правило, зимой, приезжала моя мама и привозила рюкзак картошки. Это был праздник для всех. Мы изобрели автомат, который включал электроплитку за полчаса до нашего прихода. На плитке стояла заранее начищенная картошка в воде с необходимым количеством соли. К нашему появлению картошка была готова. Мы, дико голодные, набрасывались на кастрюлю, и в момент все сметалось. При этом выигрывали, увы, как и сейчас, самые настырные и нагловатые люди. Среди нас это был Валя Морозов. О нем можно написать отдельную и весьма интересную повесть. Вот один из эпизодов его бурной жизни. Женившись на дочке генерала КГБ Башкирии, он уехал в Уфу. Там недолго проработав в этой системе, он решил выскользнуть из нее. Но система была жесткой. Он уволился, выложив комсомольский билет, и вынужден был разойтись с женой. Вернувшись в Свердловск, поступил к нам в ОКБ п/я 79 (почтовый ящик). Он был незаурядной личностью и умел быстро завоевывать симпатии людей. На очередном собрании комсомола ОКБ его избрали секретарем комсомольской организации весьма крупного и известного в СССР предприятия. И лишь спустя много месяцев выяснилось, что он вообще не комсомолец. Это был скандал, но не для нас. Мы его еще больше стали уважать. Или еще. Он так любил молоденьких девочек, что уже в зрелом возрасте пошел на маленькую авантюру, если не сказать больше. Сменил паспорт, якобы потерял, и на десять лет сбросил свой возраст в новом паспорте. Позже эти сброшенные десять лет осложнили ему оформление пенсии…

Валя взял на свою могучую грудь все наши прегрешения в 118 комнате. Пятый курс. Защита дипломного проекта. Все более чем успешно защитились. Но, в это самое время высоконравственный студсовет десятого корпуса (нашего общежития) решил вынести вопрос о нравственности жильцов 118-й комнаты на обсуждение деканата. Что началось! Каждому из нас пришлось оправдываться на заседании сначала кафедры, а потом и перед деканом! По распоряжению тогдашнего ректора УПИ, Пруденского, мы должны были быть все наказаны. Но что с нас взять - мы, кроме Вали Морозова, прекрасно защитили свои проекты. А Валя не успел, значит - опоздал, и вся мощь гнева директората УПИ обрушилась на нашего несчастного друга. Одним словом, ему запретили защиту дипломного проекта и, естественно, он не получил диплом. Увы, не смотря на все его тогдашние способности, к сожалению, он не нашел себя в современном мире. И сейчас, по слухам, влачит жалкое существование в Екатеринбурге. К сожалению, сегодня даже на билет в общем вагоне до Свердловска, то есть Екатеринбурга, и обратно, моей пенсии не достаточно, чтобы навестить своих друзей и вторую мою маленькую родину. Вторую после Вятской губернии…

Но вернемся к нашему повествованию. Несправедливость в распределении сваренной картошки заставила нас искать выход из этого положения. И мы его нашли! Мы соорудили из алюминиевых пластин пятиугольную, с равными сторонами кассету и, прибегая в 118-ю, быстренько сливали воду из кастрюли с картошкой и втыкали туда свое изобретение. Все получали свое, поровну! Справедливость торжествовала. На самом деле это такие мелочи студенческой жизни, что даже бы и говорить о них не стоило, но именно они, как не парадоксально, застряли в памяти...

Валя, Валя, Валя... Помню, как мы, влюбленные без ответа в девушек с нашего института решили поменяться ролями, и каждый из нас должен был рассказывать, какой хороший его друг. Валя мне доверил свою безответную любовь. Я же в то время был влюблен в очень красивую девушку со строительного факультета. Кстати, тогда на пятом курсе этого факультета учился будущий президент России – беспалый Боря Ельцин. Вот бы тогда знать! Россия, может быть, была бы другой…

Валя ходил с ней и доказывал, какой я хороший человек. Зима. Температура - 35 по Цельсию. Я провожаю Валину любовь в Пионерский поселок - это рядом с нашим Втузгородком. Она заявляет, что влюблена в меня и, расставаясь с ней при очередных проводах ее домой, она так лобызала меня, что я готов был поверить во все, что она говорила. В это время Валя ждал меня на лестничной площадке в нашем 10 корпусе. Я приходил, замечу, что это было где-то около 2 - 3 часов ночи, и возбужденный, румяный от мороза и в диком, для меня это было действительно диким, восторге рассказывал Валентину, как я целовался с его любимой девушкой. Увы, только спустя какое-то время, до меня дошло, какую травму наносил своему другу. Молодо - зелено!

Начиная с третьего курса, мы все, кроме Вали Морозова, стали работать на кафедре. Это было здорово! Тогда я впервые почувствовал серьезную ответственность за то, что ты делаешь в своей жизни. Благодаря своему добрейшему и очень талантливому руководителю – Виктору Михайловичу Парамонову, я вполне успешно сделал и сдал договорную работу и получил по тем временам приличные деньги. Но главное – мы были освобождены от посещений лекций по специальности. Мы работали по этой самой специальности и нам автоматически ставили зачеты и отличные оценки на экзаменах. Но работали мы здорово, возвращались в общежитие лишь на сон, часов в 11, в 12 ночи. А утром, снова торопились на обязательные лекции типа философии и после них, о счастье, бежали в лабораторию на свое рабочее место. И так до пятого курса. Это было прекрасное время! Это было время начала полупроводниковой техники. Помню, декан факультета – Мельников Виталий Васильевич – приезжая в очередной раз из Москвы, передавал мне под расписку десяток, другой транзисторов типа 1П1А, 1П1Б и пр. Они были на вес золота! Как быстро бежит время. Мой внук, работая с ноутбуком, даже не может себе представить уровень электроники и компьютерной техники, какой был полвека тому назад! Это радует. Наши дети и внуки живут в мире Майкрософта, создают невероятно умные программы, имеют возможности в реальном времени общаться со своими сверстниками в Америке, Австралии или Китае, и это здорово!

Наш Данила на 102 этаже Эмпайр Стэйт Билдинг (Нью-Йорк)

Вот недавно вернулся из США мой самый дорогой человек – внук Данила. Он там, по программе обмена студентами проработал три с половиной месяца, в штате Нью Гемпшир. Навестил моих друзей - Славу Королева и Розу Арзуманян в Вашингтоне, Леру и Бориса Кримеров - в Нью-Йорке. Он увидел и ощутил мир, где человек, его интересы и жизнь, стоят на первом месте, а уж потом интересы государства, независимости, идеологии и прочей дребедени. И я рад, что мой внук прочувствовал собственной кожей отличие жизни в нашей, не уважающей людей стране, со страной, где жизнь отдельного человека, защищена законом, который беспрекословно выполняют чиновники любого уровня. И сенаторы и Президенты. Закон и порядок. Это отдельная и высокая забота государства. Она, эта забота, гарантирована Конституцией и беспрекословно выполняется государством…

Да, студенчество - прекрасное время! Как только я появился в списках, зачисленных в институт абитуриентов, меня тут же разыскал тренер секции бокса. Я оказался редкой птичкой, залетевшей в УПИ. Мой вес был около 48 кг! А это, как оказалось для боксерской секции института, золотой самородок! Я ни разу, нигде, никогда не занимался в спортивных секциях, если быть честным, даже не знал о существовании таковых в своей дремучей, но все равно прекрасной деревне! Тем более о секции бокса. И вот меня нашел тренер по боксу. Долго студента не нужно было уговаривать. Я согласился сразу, не понимая, и не зная, чего это будет стоить для меня. Началась моя спортивная жизнь. Жизнь далекая от деревенской жизни. Начались тренировки. О! Это было нечто! Меня так молотили, я так уставал, что, приходя после тренировки к стойке газированной воды на первом этаже главного корпуса УПИ, не мог даже держать стакан с газировкой – так тряслись руки. Бедная женщина, подававшая мне стакан воды, в тихом ужасе начинала причитать, вот надо же до чего доводят бедных студентов эти профессора…

Буквально через полгода я стал чемпионом по боксу крупнейшего в городе института. Звучит, не правда ли? А в действительности нас в институте всего было два человека этой весовой категории. И вот я чемпион – один из двух! Следующая ступень – чемпионат города спортивного общества “Буревестник” (студенческое всесоюзное, спортивное общество). Я снова призер! Не скромничая, позволю привести буквально на днях полученное по электронной почте письмо своего однокурсника:

Valentino Veshutram 01-09-2009 20:27 удалить

“Через 50 слишком лет приветствую Вову Пудова - победителя первенства Свердловска по боксу в наилегчайшей весовой категории! 54-57гг, 10-ое общежитие УПИ, первый этаж, левое крыло, комнаты напротив: в одной живут Вова Пудов, Валька Морозов и еще один - фамилию забыл но лицо хорошо помню, а в другой комнате - Эдик Пантюхин, Мартюшев, Игорь Иванов и еще Вовка и еще кто-то, не помнится? Ну и ладно, всего тебе хорошего! Мартюшев”.

Это письмо я получил после 50 – юбилейной встречи на радиофаке УПИ (май 2009 года), куда я, к сожалению, не смог поехать. Провалялся две недели в обнинской больнице с бронхитом. Обидно.

Тем не менее, продолжу. На чемпионате города, нас было, уже пять человек весовой категории “мухи”. Еще через пару месяцев - чемпионат Уральской зоны “Буревестника”. Это был для меня Рубикон. На первой же встрече мой соперник, перворазрядник, дважды отправил меня в нокдаун. Во втором раунде бой прекратили, и за явным преимуществом победу присудили моему сопернику. Я был безумно рад. Я бросил бокс. Но к моему “несчастью”, в это время факультет заканчивал Сергей Александрович Киселев. Заслуженный мастер парашютного спорта, неоднократный чемпион мира, впервые в мире сделавший киносъемки во время свободного падения с кинокамерой, установленной на голове, будущий (и до сих пор) руководитель центра парашютной подготовки космонавтов в городе Королеве. Его безграничная любовь к этому спорту проникала в наши молодые и неустойчивые души при каждой его агитационной встрече со студентами. И мы, Боб Малышкин и я, поддались на его призывы заняться парашютным спортом. Более половины года, а то и больше мы занимались парашютным спортом в одной из аудиторий института. Мы раскладывали и складывали парашюты, мы изучали воздушные потоки, мы учились, лежа на полу складываться и раскладываться и много, много еще каких теорий мы изучали, чтобы первый и, кстати сказать, единственный раз, прыгнуть с 10 метровой парашютной вышки в парке им. Маяковского. Но вот наступила кульминация. Нас повезли в аэропорт Кольцово для первого прыжка с реальным парашютом. Зима. Пять утра. Темень. Мороз за двадцать. Мы с Бобом Малышкиным и другими, не доспавшими студентами - парашютистами едем в вымороженном, зверски холодном автобусе в аэропорт, за тридцать километров от наших теплых постелей. Сбывается мечта идиота! Нас по одному сажают в ПО-2. Это биплан с одним пассажирским местом сзади летчика. Вот на это-то место тебя и сажают. Поднимают на 800 метров и среди этой кромешной мглы, ты открываешь кабину. О, ужас! Морозный ветер свистит с диким воем, а тебе нужно вылезать, и как можно скорее, из кабины перевалить свое тщедушное тельце с большой котомкой парашюта за спиной на крыло самолета, судорожно держась за перекладины крыльев. А потом… этого я уже не помню! Очнулся, когда раскрылся парашют, и я очутился в спокойной, слегка покачивающейся весьма уютной люльке (ремнях) моего парашюта! Подо мной огни огромного города! Да, это было прекрасно. Но вот и земля. Я довольно резко приземляюсь, падаю, не успеваю погасить парашют. Ветер понес меня по полю аэродрома. Что - либо сделать, чтобы остановиться, я не мог. В конце концов, втыкаюсь, как гвоздь в снежный сугроб и парашют гаснет. Все, с меня хватит парашютного спорта! Боб более удачно совершил прыжок, все – таки его вес был намного больше моего. Тем не менее, он тоже остановился на этом единственном прыжке. Больше мы не посещали парашютную секцию, но Сергею Киселеву я благодарен до сих пор. Он нам подарил ярчайшие эмоции на всю жизнь…

1956 год.

Целина. Энтузиазм был настолько велик, что Комитет комсомола УПИ персонально рассматривал заявление каждого жаждущего попасть в отряд целинников. Эта страсть не была страстью наживы, как могут подумать сегодня. Это страсть романтики. Наши с Бобом заявления тоже лежали в Комитете комсомола. Все наши разъехались на летние каникулы по домам. А мы с Борисом почти две недели пролеживали свои кости на упругих пружинах стальных коек в общежитие, ожидая решения Комитета. И вот свершилось, нас зачислили в отряд целинников! Состав из теплушек на перроне первой линии свердловской железной дороги. Ярко красные плакаты, духовые оркестры, толпы провожающих, сколько радости! Разве можно найти сегодня, какое либо общественное событие, равное по искренности, эмоциональному накалу и страсти тем проводам первых целинников! Наш маршрут – Алтай, Бийский район, совхоз. Трое суток езды в теплой, веселой, с гитарами и песнями теплушке среди оптимистов жаждущих героических подвигов молодых красивых людей. Ради одного этого стоило отказаться от летних каникул!

Нас всех разместили в шатрах в открытой степи. Это такие на двадцать-тридцать человек куполообразные палатки. Все были счастливы. А нам с Бобом еще и здорово повезло. Мы стали помощниками комбайнеров. Алтайская целина! Это бесконечные просторы. Это степной океан. Вот, пожалуй, именно тогда я физически ощутил, что такое бескрайность. С четырех утра, когда чуть подсыхала роса, до двух-трех часов после полуночи, когда снова выпадала роса, мы косили пшеницу нового, необузданного урожая. Мой начальник – комбайнер, старше меня лет на восемь – десять, почти круглые сутки стоял у штурвала этого корабля степи. Но когда усталость его валила с ног, он передавал штурвал этого корабля пшеничных степей в мои руки. Сколько гордости, сколько желания не подвести своего начальника!

На целину. Слева – Валя Мартюшев

Но реальность – десятки километров прямого пути, практически без всяких изменений режима косьбы - усыпляла, и казалось, что все происходит само собой. Но наступало время, когда роса быстро высыпала на не скошенную пшеницу. Нужно было останавливаться. А в мои обязанности еще входило после рабочего дня прошприцевать солидолом все узлы такого сложного агрегата как комбайн. На это уходило при добросовестной работе около часа, а при не очень – минут двадцать. Потом короткий, но глубокий сон, о котором сейчас я могу лишь мечтать. И снова - прекрасное путешествие на комбайне по этим бескрайним просторам алтайских полей. Запомнились яркие бесконечные огни по ночам горящих стогов соломы, скошенной и обмолоченной за день пшеницы.

Мой начальник и наш комбайн

И так более двух месяцев! Сухой закон. Питание только то, что тебе привозят. Ни каких лавок, магазинов и прочей цивилизации. Даже в своих стационарных палатках мы появлялись весьма редко, если уж совсем портилась погода, и шел дождь. Но это было весьма редко.

Наконец уборочная страда закончилась. Конец сентября. По утрам в бочках, откуда мы брали воду для умывания и питья, стояла толстая ледяная корка. По распоряжению местной власти в честь окончания уборки пшеницы отменили сухой закон. Нам выдали зарплату, наградили медалями за освоение целины и привезли целую машину с ящиками водки. Мы с Бобом взяли скромненько одну бутылку, и, прихватив шахматы, устроились в кабину трактора ЧТЗ. Ни какой закуски, ни какого тепла в этой холодной кабине железного труженика. Но, как всегда, с Бобом партия завязалась весьма интересной, и мы, сами того не замечая, выпили всю бутылку 40 градусной водки из алюминиевой кружки без всякой закуски. И это нас спасло. Мы так отравились, что на следующий день – день отъезда со станции Бийск, уже в пассажирских вагонах, не могли не только пить, но просто запах водки у нас вызывал такое отвращение, что до самого Свердловска, мы не могли даже смотреть на пропивающих свои заработанные на целине деньги несчастных студентов. Прошло где – то полгода, и вдруг, извещение со станции Свердловск–Товарная - приехать получить шесть мешков пшеницы! Это нам - то студентам, на наши мельницы? Оказывается, всем комбайнерам и их помощникам полагался еще заработок в натуре. И вот, мы с Бобом поехали на станцию получать мешки с пшеницей, не зная, куда потом ее девать. Но на станции нам предложили за нее деньги и с большой радостью мы вернулись в общежитие с кучей денег. Так закончилась эпопея с целиной. Но память и медаль до сих пор хранят эти не забываемые дни…

4 октября 1957 года.

Первый искусственный спутник Земли.

Ночью этого дня мы толпой бежали марш-бросок, выбиваясь из последних сил. Это были военные сборы в Алапаевске, под Свердловском. Поскольку в УПИ была военная кафедра, то все студенты обязаны были отслужить 45 дней в действующей воинской части.

Солдаты на отдыхе.

Слева на право: Толя Сухов, Володя Глызин, я и Валя Морозов.

Мы, как радисты, служили в войсках ПВО, дежуря у экранов локаторов. Но чтобы жизнь не казалась нам сахаром, очень часто по ночам поднимали по тревоге и заставляли бежать пять, а то и все 10 километров в темной ночи. Благодаря первому спутнику этот марш-бросок нас порадовал. Как только выбежали из лагеря, кто-то вспомнил, что по радио сообщили о запуске спутника. Все мы, во главе с прапорщиком стали задирать головы вверх и, глядя на небо, каждый находил свой спутник. Дружные споры и обсуждения заменили нам тяжелый маршрут бега при полном снаряжении. А жили мы в большой шатровой палатке. Человек двадцать, не меньше. Жили дружно, но всех раздражала несправедливость.

Старший солдат Дятлов издевается над младшим солдатом Пудовым. На заднем плане Валя Морозов (к сожалению, это у меня единственная фотография Игоря).

Рядом друг с другом спали Валя Морозов, Игорь Дятлов, Витя Барский, Марк Шварц, Толя Сухов, Юра Политов, я и другие. Мы все с тоской каждую ночь ожидали очередного подъема на пробежку. Все, кроме Марка Шварца. Он, как большой эстрадный артист был освобожден от этой солдатской обязанности. Он часто возвращался с концертов поздно вечером и тихо, чтобы ни кого не разбудить, ложился спать. Спал он крепко. Черная зависть к его красивой, не солдатской жизни, вынудила нас искать отмщение. Под постелью провели полиэтиленовую трубку к его девственному ложу, и кто-нибудь, как правило, Валя Морозов, брал под одеяло стакан с водой и все затихали. Приходил Марк и тихо ложился. Все ждали, когда он уснет. Витя Барский, лежа рядом с ним, проверял его на сон. Как только Витя давал команду, Морозов потихонечку вдувал воду под спящего Шварца. На следующий день Марк становился каким-то задумчивым. Так продолжалось раза два-три. После этих эксцессов Шварц поделился своей проблемой с Барским, как с самым близким другом. Естественно Барский посоветовал ему сходить к доктору…

Вот так мы развлекались в счет собственного сна. Но все 45 дней добросовестно отслужили и получили звания младших лейтенантов…

Почтовый ящик.

Нам всем, работающим на кафедре, и прекрасно защитившими свои дипломные работы, предложили остаться на кафедре. Кроме Володи Глызина – все отказались. Он там остался и много лет, потом заведовал кафедрой “Автоматики и телемеханики”. Насколько я знаю, Володя всю свою жизнь был уважаемым и авторитетным преподавателем. К сожалению, где-то лет пять назад он получил инсульт. Отнялись ноги. Тем не менее, он сейчас самостоятельно передвигается, опираясь на тросточку. Меня же направили в п/я 79. Крупнейший в СССР радиолокационный завод. Рядом с УПИ. Этот выбор начал предрешать мою судьбу. Придя после длительного летнего отпуска (о чем можно написать отдельную повесть), в лабораторию дальности ОКБ, под руководством В. Н. Николайчика и его зама - Жоры Юркина, я даже представить не мог, что настолько серьезные проблемы на производстве решаются так несерьезно. Нуль дальности радиолокационной станции плавал вне всяких допусков. И ни кто не мог разрешить эту проблему. А все было элементарно просто. За начало отсчета разработчиком была взята амплитуда третьей неустановившейся еще гармоники кварцевого генератора после подачи на него импульса, а нужно было брать пятую или там десятую, амплитуда которой была уже стационарной. Решение этой, в общем-то, примитивной задачки, позволило мне приобрести некий авторитет…

И вот, сидя в лаборатории на полусогнутых ногах, перед каким – то блоком с осциллографом, я поднимаю глаза и, боже мой! Передо мной стоит царица Мира! В черном платье, с высокой шикарной прической, со спокойным и уверенным в себе взглядом иронически смотрит на меня. Это была Лиля Самченко. Будущая мама моего единственного сына, дорого мне человека – Сережи. Но какова была сложная завязь наших отношений. Я, нищий, живущий в общаге, молодой специалист. Она, дочь большого профсоюзно-партийного начальника одного из центральных районов Свердловска – Ленинского района, живущая в Банковском переулке, это в самом центре города, по определению были не совместимы. Но любовь была крута! Она была уже за мужем, чего я не знал. Ее муж, Вадим Акулов, сын тоже какого-то партийного деятеля городского масштаба, предложил мне встретиться и обсудить ситуацию. Я согласился. Встреча произошла на квартире моего друга – Миши Перевалова. Сейчас он ведущий специалист в одном из предприятий г. Троицка Московской области. Состоявшийся разговор запомнился на всю мою последующую жизнь. Он уговаривал меня оставить ее, он убеждал меня, что я буду несчастлив с ней, что она не может даже картошку почистить и пр. и пр. Но этот разговор, лучше б его не было, еще больше разогрел мои амбиции. И вот результат нашего разговора – я прожил с ней уже более 47 лет. У меня есть прекрасный сын, есть прекрасный внук, и я спокойно могу уходить в мир большинства…

1963 год.

Протва. Май месяц. Иду на работу. Навстречу Юра Светличный. Это мой сосед по двухкомнатной “хрущевке”. Дело в том, что осенью 1962 года после долгих раздумий я решил поехать в Протву, не зная, что это такое и как. Проблема заключалась в жилье. Я увел жену у сына крупного партработника. Сына приятеля отца моей будущей жены. Хотя родители Лили имели на троих 4-х комнатную квартиру в центре Свердловска, но вопрос о возможности жить мне у них просто не стоял. Мне нужно было искать собственное жилье. Работая в Москве, мы часто с Лилей ходили по театрам. Однажды я сидел рядом с парнем в “Современнике”. Мы разговорились, не помню уже ни темы, ни имени этого доброго соседа. Но выяснилось, что он работает в Сухуми в почтовом ящике. Это в “Ущелье”. До боли знакомое место. Знакомое потому, что спускаясь с гор, после тяжелейших походов мы всегда отдыхали именно в Сухуми в турлагере рядом с этим п/я. Тогда все мы завидовали людям там работающим. И вдруг мне мой сосед по ложе в театре в Москве предлагает поехать именно туда. Боже, конечно! Я с большим воодушевлением сорвался и поехал в Сухуми. Более того, Дима Люльев (в скобках замечу, Дима - сын одного из 4 Главных ракетных конструкторов СССР того времени), мой одногрупник, тоже загорелся идеей жить на берегу прекрасного теплого моря и рванул со мной в Сухуми. После собеседования с начальником отдела Димерхановым, доктором технических наук (имени, увы, не помню, но это был хороший человек), я с радостью дал согласие на работу у них. И вот увольняюсь из п/я 79 и лечу в Сухуми. Бог меня образумил. Я полетел через Москву. Заехал к Жене Абрамову. Он жил тогда на проспекте Мира. У него всегда можно было найти приют. Правда многих его приют мог и шокировать. Он мог подать вареные пельмени на ужин в ночном горшке. Или зайдя в одну из комнат можно было увидеть запрещающий знак “по газонам не ходить”, установленный именно перед газоном травы, которую он усердно выращивал у себя в комнате. С ним мы работали, вместе прошли тяжелейший маршрут по Тянь-Шаню. Вообще это прекрасный, незаурядный человек. Выпускник нашего радиофака. К примеру, он вышел на защиту дипломного проекта с двумя страницами текста, без всяких плакатов и чертежей. Его не хотели слушать, защиту отложили. Через полгода его дипломная работа была опубликована в зарубежном научном журнале и ему вынуждены были выдать диплом. Так вот. Женя меня категорически уговаривал не ехать в Сухуми. Более того, он написал и дал мне, а в то время он был завлабом в п/я 2312 – это головной институт Протвинского ящика – рекомендательное письмо директору института в Протве. С этим письмом в кармане я все же прилетел в Сухуми. Меня оформили на работу, предоставили прекрасную комнату с паркетным полом и балконом на втором этаже двухэтажного коттеджа, перед которым размахнула свои шикарные ветви южная пальма, и выписали пропуск. Завтра на работу. Но ночь, проведенная на берегу спокойного, теплого моря меня образумила. Я решил ехать обратно в Россию, в Протву. Это было, наверное, самое мудрое решение в моей жизни, если судить по сегодняшней ситуации. Может быть, не нужно говорить об этом, но Дима Люльев умер в Сухуми, не прожив там и два года…

Так вот, возвращаясь к теме.

13 число. Май. Понедельник. Что еще нужно судьбе? Именно в этот день родился мой единственный сын. Юра Светличный поздравляет меня с сыном! Он увидел телеграмму из Свердловска о рождении. Лиля рожала в Свердловске. Май, понедельник, 13 число. Еще ни когда не было чтобы в это время цвели ландыши. А тут такое изобилие цветущих ландышей в протвинском лесу. Фантастика! Это в честь Сережи! Он обязан перед судьбой быть счастливым. Я, набрав большущий букет ландышей, тут же еду во Внуково и через два часа прилетаю в Свердловск. Сейчас о таком перемещении в пространстве нельзя даже себе представить. При этом билет до Свердловска, я это прекрасно помню, стоил 27 рублей. Моя зарплата тогда была 180 рублей…

Подхожу к роддому. Прошу позвать Лилю. Окно на втором этаже. Лиля показывает сверток с малюсеньким сморщенным старичком, с лицом в кулак и раскрытым ртом во все лицо. Он заплакал, когда его поднесли к окну. Вот таким я впервые увидел собственного сына…

Здесь, на этой старой фотографии, моя мама с Сережей. Рядом с ней папа и Лиля. Людмила Ивановна скромно притулилась к своей дочери.

Кстати сказать, как только родился Сережа, Людмила Ивановна и Серафим Захарович постепенно стали менять свое отношение ко мне.

Благодаря вот этому маленькому существу наши отношения постепенно налаживались.

Сережа в Свердловске. В Протве он еще не был.

Потом и вовсе они обменяли свою шикарную квартиру в Свердловске на 3-х комнатную “хрущевку” в Протве. А чуть поздней нашу однокомнатную и их 3-х комнатную обменяли на 4-х комнатную и стали жить все вместе.