По следам Миклухо Маклая 4 страница

Эта экспедиция запомнилась тем, что мы страшно страдали от отсутствия курева. Я тогда еще курил, не бросил эту дурацкую привычку. Так вот, мои ребята жили на третьей палубе. Напротив курилки. Я не знаю, почему, но в рейс взяли не большое количество сигарет и папирос. А мы, естественно, рассчитывали на то, что на судне будет достаточно табака, и тоже не запаслись впрок. Были наказаны. Например, я приходил к ребятам в каюту – мы открывали дверь, и с наслаждением вдыхали запахи дыма, курящих моряков. Видя наши страдания, кто-нибудь из ребят не выдерживал и давал нам папироску. Это был Праздник! Более 40 дней, между заходами в Ресифи (Бразилия) и Дакар мы были лишены самого дорогого удовольствия – сигарет. Такие были времена. Кстати, о Ресифи. Это крупный бразильский город севернее Рио, где-то в районе 7-8 градуса ю.ш. Это один из крупнейших портов страны. Тогда у нас были еще папиросы

“Беломор-канал”. Так вот, гуляя по этому жаркому, красивому тропическому городу мы зашли в какой-то супермаркет. Саша Смирнов, еще не докурив папиросу, остался у входа. Спустя некоторое время мы с Сережей забеспокоились – Саши нет и нет. Вышли к выходу. Перед нами картина – Саша окружен бразильцами и бразильянками. В чем дело? Оказалось, что ни кто из присутствующих бразильцев ни когда не видел русские папиросы! Саша с гордостью (вообще говоря, с великим самопожертвованием), преподносил, пока пачка не опустела, каждому присутствующему русские сувениры в виде отдельной папиросы…

Сейчас, когда я не курю уже 19 лет, мне даже трудно представить те страдания, которые мы испытали в том далеком рейсе. Но рейс был интересным. Интересным, не только в плане заходов, но и по сути наших исследований. Дело в том, что наш маленький отряд для руководства судна был как бельмо на глазу. У них была своя Программа гидрологических разрезов, и мы ни как не вписывались в их планы.

И вот на очередной гидрологической станции мы выставили свой буй и стали проводить измерения. Буй, как я уже говорил, соединялся с нашей лабораторией 300 метровым кабелем. Мы все, естественно, сидим в лаборатории и следим за тем, что измеряет буй. А лабораторию нам отвели на самой нижней палубе, без единого иллюминатора. Вдруг чувствуем - судно дало ход! Я звоню в штурманскую, и говорю, что за бортом же наш буй! На что третий штурман отвечает, а что ему будет – скоро очередная станция…

Буй, естественно, на первых же метрах опрокинулся. Опрокинулся на наших глазах, все платы и датчики выгорели. Аккумулятор плюс морская вода! Мы были готовы побить этого идиота – штурмана. Этого вынести было уже нельзя. Я дал Иванову телеграмму. Он связался с Госкомгидрометом, а поскольку мы, якобы работали на оборону, то капитан судна получил нагоняй и указание - не мешать нам выполнять, важное государево задание. После этого сняли всю гидрологию и нам предоставили практически все судовое время. Но! Нужно было восстановить буй. Сережа, Саша и я, как каторжники сутками сидели в этой замкнутой, “без окон, без дверей” лаборатории и практически заново паяли платы и другие устройства. Тем не менее, в течение недели, может быть чуть больше, восстановили наш основной инструмент исследований. После получения нагоняя, аж из Комитета, к нам резко изменилось отношение. Мы вдруг оказались в центре внимания зам. капитана по науке, да и самого капитана (увы, не помню его фамилию). Времени для наших работ было предостаточно!

Плюс к положительным эмоциям по работе добавились эмоции от прекраснейшего захода в Италию. В Геную.

Сказочный заход. Нам организовали экскурсию из Генуи в Милан. Это было здорово. Здорово, по одной простой причине. Мы, я, не мог себе в жизни представить, что увижу подлинник фрески великого Леонардо, “Тайная вечеря”. Музей был закрыт на реставрацию. Но тут приехали русские. Конечно, же, нам его открыли. Вы, знаете, с одной стороны, это оставляет в душе такой теплый сгусток, что кажется, что весь мир любит тебя. С другой, фреска разваливалась. Куски краски, т.е. фрески, отваливались от стены во многих местах, и это было ужасно – насколько беспощадно время!

Более того, мы посетили музей Леонардо, который располагался недалеко от монастыря “Санта Мария дела Грация”, где и была фреска. Громадный музей. Там собраны не только карандашные наброски великого мастера, но и все его инженерные сооружения, вплоть до вертолета. Правда, картин там практически нет. Все они раскиданы по крупнейшим музеям Мира и частным коллекциям.

Милан. Это крупный промышленный центр Италии. Но! Это театр Ла-Скала, это великолепнейший собор, в центре Милана, где мы с Сашей Смирновым и Сережей Петриченко, на крыше этого прекраснейшего собора развлекались, кидая, друг в друга снежки. Была зима. Но было больно смотреть на сантиметровый слой черной грязи во всех узостях и пазах на прекрасных мраморных апостолах, расставленных на крыше собора. Эта ядовитая грязь от выхлопных и других промышленных отходов мегаполиса съедала белый мрамор.

Нас привезли в театр Ла - Скала, кстати сказать, все это рядом и театр, и Собор и Музей Леонардо. Так что, большой нагрузки, как я понимаю, организаторы, не испытали. В театре шла репетиция. Мы постояли на галерке театра и не испытав великих чувств от какой-то уж очень будничной, в обычной одежде, игры актеров, скромненько покинули театр.

Генуя. Мы, по крайней мере, я, впервые посетили кинотеатр, где перед началом фильма, молодые экстравагантные девочки, почти голые елозили вокруг длинного шеста, на биллиардном столе, почти полностью отдаваясь этим неодушевленным предметам. Для нас, по тем временам, это был шок!

Генуя! Ее крутые, красивейшие улицы cо средиземноморскими пальмами оставили самое благоприятное ощущение Италии. Страны легкой, красивой, веселой, без натуги жизненных обстоятельств, так угнетающе действующих на нас всех в холодной и мрачной России…

Вернулись домой прямо на Новый 1978 год. Главное мы сделали – мы создали и проверили инструмент, позволяющий проводить тончайшие измерения вблизи водной поверхности в воздухе и в самом тонком слое поверхности воды (толщиной в несколько миллиметров!). Готовы идти в полноценную четырех судовую экспедицию по исследованию тайфунов и проверки возможности их контроля. В экспедицию “Тайфун-78”.

И вот она экспедиция “Тайфун-78”. Такого количества людей из Обнинска, по-моему, никогда так далеко не провожали. У здания Института собрались десятки провожающих родственников, друзей и начальства. Что-то даже говорили. Но все эта суета…

Владивосток. В экспедиции участвуют пять (!) научных судов. Это флагман “Академик Ширшов”, это нис “Академик Королев” (флагман), это суда погоды “Прилив”, “Прибой” и “Волна”. В экспедиции принимали участие более 50 человек прикомандированного состава из шести Институтов Госкомгидромета и девяти Институтов АН СССР, Киевского Университета, Института тепломассообмена Белоруссии. А также были два представителя Института метеорологии Кубы и двое исследователей из геофизической службы Республики Филиппины. Выход в море – 15 июля. Начало экспедиции. А завершилась она 3 ноября. 110 дней постоянной, напряженной работы. Иногда в таких условиях качки, что не дай Бог!

Тем не менее, нам многое чего удалось достичь, получить абсолютно новые, отрекаемые ранее результаты. Например, А. С. Монин и многие другие ученые категорически отрицали возможность формирования циклонических вихрей в океане под воздействием атмосферных явлений. Действительно, энергетические соотношения энергии ветра в атмосфере и энергии синоптических вихрей на порядки отличаются друг от друга, даже при самых высоких значениях коэффициентов трения между атмосферой и океаном.

Штаб экспедиции “Тайфун-78”: Cлева на право по кругу. Роман Семенович Бортковский (ГГО, Ленинград), Минина Людмила Селивёрстовна (Гидрометцентр, Москва), зам. капитана по науке (Владивосток, фамилию не помню), Иванов Владислав Николаевич (Обнинск, начальник экспедиции), Пудов В. Д. (Обнинск), Орданович Александр Евгеньевич (МГУ, Москва), Архаров Анатолий Васильевич (КГУ, Киев).

Нам удалось на примере тайфуна “Вирджиния” доказать экспериментально, что тайфун, его энергия достаточна для формирования вихря синоптического масштаба в верхнем слое океана. Я позволю привести пару выводов из своей статьи, опубликованной в журнале “Океанология”, 1980, том ХХ, вып. 1:

“В результате 75 – часового воздействия тайфуна на площади, ограниченной двумя радиусами его максимальных ветров, аномалии термодинамической структуры наблюдаются во всей исследованной 1000-метровой толще верхнего слоя океана.”

И второе:

“Динамическая структура следа показала наличие циклонического вихря в зоне продолжительного воздействия тайфуна, близкого по своим параметрам к циклоническим вихрям синоптического масштаба открытого океана. Это позволило дать один из ответов на вопрос об их происхождении”.

Наш маленький триумф. А. С. Монин был вынужден признать эту реальность. Результаты этой экспедиции легли в основу моей диссертации. Андрей Сергеевич написал прекрасный отзыв на нее. Но, главное, он и другие вынуждены были признать, что атмосфера может порождать в океане столь энергоемкие, долгоживущие образования с пространственными масштабами в сотни километров. Это весьма важно, с точки зрения океанической “погоды”, а, следовательно, и динамики атмосферы.

Как всегда после завершения экспедиции, мы быстренько ринулись в Сингапур. Нужно было потратить валюту, которую мы заработали за время экспедиции. О! Этот славный, почти родной город. Более двадцати раз мне пришлось посетить этот великолепный по всем параметрам город. Как раз во время нашего захода все рынки были заполонены королем фруктов – дурианом! Город заполонен его фантастическим запахом. Запахом солдатских портянок или, если угодно общественного туалета. Но в Сингапуре с трепетом ожидают созревание этого удивительного фрукта. Устраиваются целые церемонии, посвященные дуриану. Но вкус его потрясающий. Кушать его советуют, так как пьют водку. Выдохнуть воздух, быстро положить кусочек дуриана в рот, и только потом вдохнуть. Его вкус напоминает сладкий миндальный крем с добавкой сливочного сыра, луковой подливки, вишневого сиропа и других трудно совместимых продуктов.

Дуриан

В странах Юго-Восточной Азии дуриан считается королем фруктов. Его едят в свежем виде, добавляют в выпечку, мороженое, напитки, жарят, как гарнир, или смешивают с рисом. Из-за его уникального запаха во многих отелях висят запрещающие знаки. Нельзя проносить фрукт в отель. Но ей Богу, дуриан стоит того чтобы им наслаждаться. Его удивительно тонкий с разнообразными оттенками вкус просто неповторим! Но и цены соответствующие…

Перед заходом в Сингапур, кому-то из таможни пришла в голову мысль сдобрить наших моряков. Капитан получил указание, что можно беспошлинно провозить 40 метров ткани, только разных сортов. Естественно, большинство потратило почти всю валюту на различные куски ткани - от тончайшей шерсти до шелка. Я тоже купил пару пятиметровых кусков для пошива костюмов.

И вот, одна из жен нашего “обнюка”, когда ее благоверный привез все это богатство домой, сделала маленький буклет с образцами привезенных тканей. Она в своем (не нашем) Институте стала рекламировать и продавать желающим различные ткани. Дело дошло до Дирекции и КГБ. Что началось? Это сегодня назвали бы бизнесом, а тогда …

Даже вспомнить страшно. Ее супруга чуть не выгнали с работы. Он работал в ИЭМе. Его круто “прошерстили” на общем собрании Института, но, слава Богу, оставили на работе. Директором ИЭМа тогда был очень порядочный человек – Виктор Петрович Тесленко. Позже мне с ним посчастливилось очень близко познакомиться…

Вот такие детали застряли в памяти.

1981 год.

Если я не ошибаюсь – это была первая Советско-вьетнамская экспедиция. Экспедиция в Южно-Китайское (или как часто называли его вьетнамцы - Восточное море). На первом этапе мы провели уникальные работы по измерению поверхностного натяжения воды вокруг коралловых рифов Дискавери Грейт и Файри Кросс. Это была одна из самых интересных работ, которую выполнял практически один Анатолий Васильевич Архаров, конечно же, при нашем присутствии и при всем необходимом оборудовании (локатор, шлюпка, обслуживающий персонал). Интересных работ не столько по научным результатам, сколько по эмоциональному восприятию, ни когда ранее нами не виданного изумительно-нежного кораллового подводного мира. Тем не менее, на нашу опубликованную работу поступило несколько просьб из Израиля и США прислать им оттиски. Да, действительно, мы много бродили в водах коралловых зарослей, но таких тонких, изящных кораллов мы не встречали нигде. И все это благодаря исключительным и благодатным условиям для их проживания. Соответствующая температура воды, рифы, заслоняющие эти тончайшие ветки кораллов от обрушения могучих волн…

Каждый из нас, наверняка любовался снежными узорами на стеклах наших окон, когда высокая влажность и легкий морозец. Но даже эти тончайшие почти плоские узоры на стеклах окон не идут, ни в какое сравнение с изяществом и тонкостью трехмерных веток кораллов, заполоняющих все вокруг тебя. Каждая веточка обладает собственным цветом от зеленых, желтых и красных до идеально белых на кончиках коралла. Это фантастика! Но, я еще раз подчеркну, что мы попали в удивительную, уникальную среду, благоприятную для развития таких тонких природных произведений искусства. Плавая среди этих зарослей кораллов, ты не ощущаешь воды. Ее просто нет. Она настолько прозрачна и подсвечена отраженным светом белого кораллового песка, что ты паришь вне материального пространства…

Я добавлю сюда, да простят меня биологи, свой взгляд на обустройство Мира. Мудрость Природы заключается даже в таких деталях как защита коралловых зарослей от разрушительного воздействия океанских волн. Дело в том, что чем сильнее развиваются волны, тем больше коралловой слизи выбрасывается на поверхность океана. А она, в свою очередь, снижает поверхностное натяжение воды и, тем самым, подавляет капиллярное волнение, уменьшает трение между воздухом и водой и, таким образом, сопротивляется развитию волнения… Просто и мудро! Вот такая самооборона…

1983 год. Вторая советско-вьетнамская экспедиция. Экспедиция была полузакрытой, а посему я не буду вдаваться в детали, просто приложу к ней пару рассказов. Они дадут общее впечатление. Итак.

ШАРЛОТА

Нет, это не женщина – это банка Шарлота. Так называется вершина подводной четырехкилометровой горы, не поднявшей­ся до поверхности Южно-Китайского моря каких-то тридцать, сорок метров. Иначе, это был бы остров. Наше научное судно “Океан” полным ходом шло курсом на любимый всеми нашими моряками и "наукой" благодатный и дешевый порт Сингапур. А Шарлота была прямо на линии, проведенной тонким хорошо заточенным карандашом на карте, ярко освещенной единственной настольной лампой в полумраке штурманской рубки. Эта прямая линия была направлена на долгожданный Сингапур, и каждый из 120 человек, находящихся на борту судна, отсчитывал часы до желанного захода. На вахте третий штурман. Глубокий вечер или ранняя ночь. Легкая дрожь перегородок и палубы от полных оборотов могучего судового главного двигателя. Шелест рассекаемой форштевнем воды и прямо по курсу над горизонтом висит удлиненный к океану ромб Южного Креста в окружении ярких, мерцающих звезд Южного полушария. Хотя до экватора еще около четырехсот миль, но Южный Крест уже приветствует нас. До Сингапура чуть более суток безостановочного хода, а до Шарлоты…к утру мы ее проскочим. Звоню капитану.

- Геннадий Васильич, надеюсь, не разбудил. Может партеечку - на сон грядущий? - Что не спится, Митрич? Заходи.

Третий, сопоставив мое внимательное изучение карты с глубинами на банке и звонок капитану, бросил мне вслед:

- Я прикину, где мы сможем выиграть пяток часов, чтобы на рейде Сингапура встать послезавтра не позднее восьми утра. Хватит вам пяти часов?

- Спасибо, Витек, хватит. Я пошел.

Капитан, как всегда с трубкой в зубах, сидел уже за расставленной, вероятно, еще днем шахматной доской. Рядом бутылка представительского армянского коньяка и пара рюмок. Он жил по писаным морским канонам, скрывая за ними свою неуверенность и создавая, как сейчас говорят, "имидж" капитана дальнего плавания. В таком дальнем рейсе как этот- 35 рейс научного судна "Океан"- ему редко приходилось участвовать. В штате института-судовладельца он числился капитаном наставником - почетная возрастная должность, но далекая от самостоятельной капитанской работы. Это был плотный, коренастый человек с крупными чертами лица и небольшими всегда настороженными глазами, как будь-то ожидающими какого ни будь подвоха. Но в общем-то, это был добрый, в меру циничный человек. В молодости он избороздил Японское и Охотское моря на сухогрузах, танкерах и паромах. Тонул в ледяной воде Охотского моря и чудом спасся на днище перевернутого бота. Он был безоглядно влюблен в свой край. Единственным, для данного рейса, его недостатком было полное неприятие науки, как в целом, так и в частности нашей науки о тайфунах и океане. Помню, прилетев из Москвы, я пошел представиться капитану как начальник предстоящей советской - вьетнамской экспедиции. Сидя за своим рабочим столом с неизменной трубкой во рту, он громовым голосом отчитывал боцмана за какое-то прегрешение. Я тихо постучал и сразу вошел в капитанскую каюту. Он пыхнул трубкой, выпустил клубы ароматного дыма, подождал секунду и взревел еще более громким голосом:

- Вы, что не видите - я занят!
И более тихо добавил:

- Ходят тут всякие.

Я извинился и вышел. Вот это знакомство - подумал я, и направился по шлюпочной палубе к корме - посмотреть на причал и сопки с кирпичиками пятиэтажек, хаотически разбросанных по их склонам. Владивосток. В первые часы пребывания в нем у меня всегда появлялось чувство волнения и трепетного ожидания рейса, дальних стран, теплого и красочного подводно­го мира. Только во Владивостоке, да в Сиднее физически ощущаешь край земли...

Не успел я опереться на леера, как подошел боцман и с безмятежной улыбкой, как будто только что капитан выдал ему остроумнейший анекдот, сообщил, что мастер ждет меня. Я повернул обратно. На этот раз громко постучал, подождал приглашения и только тогда вошел в каюту. За рабочим столом его не было. Он сидел на диване за низким, длинным столом, расположенном справа от входной двери, и с рядом стоящим большим холодильником. На столе стояла бутылка, рюмки и тонкие сэндвичи с рыбой, икрой и какими-то деликатесами. Когда же он успел - подумал я.

- Вы уж извините, погорячился немножко, но кто же мог подумать, что ты начальник экспедиции. Переходим на “ты”, да? Вот тут боцман приготовил что-то. Садись, будем знакомиться!

Я согласился, но так до конца рейса и не смог перейти на “ты”. Вот так состоялось наше знакомство...

Отодвинув тяжелую портьеру, отделяющую влажный полумрак штурманской рубки от ярко освещенной прохлады коридора и сделав несколько шагов до каюты капитана, я вошел.

- Не иначе хочешь понырять? Что там за риф? Сколько до него миль? Ничего не получится. Я уже предупредил власти в Сингапуре, что послезавтра, в семь утра будем на рейде. В следующий раз, варяг.

- Геннадий Васильич, не будем торопиться. Сейчас Виктор уточнит проклад­ку, и если мы приходим на рейд часа в три-четыре утра, то боюсь, придется опять впустую травить время на подходе, а то, как тот сухогруз, тоже протараним, кого ни будь на рейде, и тю-тю годиков на пять, с конфискаци­ей, а?

- Ладно, ладно не пугай. Садись, сыграем.

Без всякого желания я сел за доску в тысячный раз выяснять нави шахматные взаимоотношения. Играл он явно лучше меня. Но, тем не менее, каждая победа доставляла ему такое удовольствие, что отказать я не мог. К тому же сам и напросился. Через семь-восемь ходов партия начала вязнуть, все фигуры на доске, а идей нет.

- Скорей бы Виктор позвонил - подумал я. Но телефон молчал. Еще через пару ходов, я предложил капитуляцию, мастер не принял ее и налил в рюмки ароматный коньяк.

- Давай примем. Не о шахматах ты думаешь. Ладно, пошли в рубку.

Только встали, зарокотал телефон. Капитан снял трубку.

- Какого Владимира Дмитрича, с тобой капитан говорит, докладывай!

Он молча дослушал, ни слова не сказал, положил трубку и снова сел.

- Как только тебе удается моих штурманов сбивать с толку. Не все же время они будут ученых туристов катать, ведь и на серьезных кораблях работать будут. А ты их развратил. Пошли в рубку.

Полумрак, крепкий аромат кофе и дорогих сигарет, широкая спина третьего штурмана, склонившегося над километровой картой и лоцией, встретили нас в штурманской рубке. Капитан взял в руки измеритель, быстро оценил расстояние до Шарлоты, включил, выключил второй эхолот и сказал, обращаясь к Виктору:

- Так, говоришь, есть пять-шесть часов? Ну ладно, передай по вахте второму - пусть обеспечит шлюпку с мотористом, рацией, ну и сам знаешь …к шести утра. Старпому я сам скажу, чтобы сам сделал промер банки и встал на якорь. Погоду пусть начальник обеспечивает.

И обращаясь ко мне:

- Сколько архаровцев берешь? Не забудь Головина.

- Спасибо, Геннадий Васильевич! Я думаю наших не больше двух-трех человек и, конечно, Гена. Как без него. Ну, а погоду сделаем. За бортом-то полный штиль. Спокойной ночи.

- Выдворяешь, значит. Ну, ладно пошел я, поздно уже. Не забывай, после завтра Сингапур. Архаровцы должны быть в форме.

- Все будет о‘кей, не волнуйтесь.

Капитан всех нас, прикомандированных из России, как говорят во Владике, называл архаровцами. Рост и солидность Архарова оставили у него сильное впечатление. Для себя он решил, что Анатолий Васильевич, по меньшей мере, полковник КГБ. Такая возможность снедала мастера весь рейс, и весь рейс он пытался выяснить это... Как только мастер вышел, я позвонил синоптикам:

- Как завтра погода? Примите, пожалуйста, спутник и сообщите на мостик.

Набрал номер телефона Гены Головина. Они со вторым механиком – Володей Климаком уже готовили акваланги в лаборатории, рядом с которой на шлюпочной палубе находился итальянский компрессор - гордость Валентина Григорьевича Федорея, директора Дальневосточного гидрометеорологического института, одного из известнейших в Приморье коллекционеров ракушек. Гена Головин это техник из постоянного штата судна. В этом рейсе он был на хорошей должности помощника капитана по материально-техническому снабжению, или проще - зам по „мылу" Его жилплощадь соответствовала должности - он занимал роскошную, далекую от посторонних глаз, каюту на полубаке. Частенько там собирались компании. В любое время суток можно было зайти на огонек.

- Гена! Все в порядке, мастер дал добро. Набейте для меня пару баллонов и проверьте, пожалуйста, мой акваланг. В шесть утра правый борт, второй бот. Прихватите сетки и монтировки.

Звоню Архарову.

- О, Митрич, заходи! У нас тут компания в сборе, где ты пропадал, я уже несколько раз звонил, хотели уже по спикеру объявлять, да поздно ведь.

- Васильич, разгоняй компанию спать и сам ложись. В шесть утра выходим на боте с аквалангами на Шарлоту. Как ты, пойдешь обеспечивающим?

- Ну, Митрич, обижаешь. Раз надо, конечно, пойду. Все, сейчас отправляю всех бай-бай. Разбуди только меня во время, хорошо?

Ну вот, кажется все сделано - надо идти спать. Сейчас уже будет смена вахты. По пути в свою каюту, зашел в синоптическую лабораторию, но карта пойдет ровно в полночь, еще десять минут ждать. Вышел на мостик. Чуть прохладный, влажный и упругий ветер приятно ласкает лицо, руки, ноги и даже проходится иногда по спине под рубашкой, создавая настроение тихой радости и удовлетворения. Все-таки идем со скоростью восемнадцать узлов. Океан спокоен. Только по редкому нырянию и взлету судна, да качанию почти черного небосвода с мириадами ярких звезд ощутима могучая зыбь лоснящейся, жирной поверхности океана. Из-под форштевня под острым углом расходятся с легким, приятным слуху шелестом ярко фосфоресцирующие волны и разлетаются дружными стайками летучки. Внизу, вдоль всего борта по воде друг за другом бегут эллипсы света, падающего из иллюминаторов многочисленных кают нижней палубы. Кажется в них, как в зеркалах отражается жизнь каждой каюты. Из того - подводного мира - наверно, эти два бегущих параллельных световых многоточия воспринимаются как НЛО. Они заставляют стаи кальмаров включать свои реактивные двигатели и спешно подниматься из темных глубин к поверхности. Кальмары знают, что полакомятся своим любимыми летучками, как это всегда бывает, когда сверху идет такой низкий, ритмичный звук и летит НЛО...

Такой прекрасный вечер. Должна быть завтра погода. Только подумал об этом, как дежурная синоптик через иллюминатор, выходящий на капитанский мостик из синоптической лаборатории, пригласила меня посмотреть принятую карту. К моему удивлению, на еще влажной и дышащей свинцом карте, чуть впереди по нашему курсу образовался четкий фронт облачности. Как раз утром и будет дерьмовая погода. Вот невезение! Ну, посмотрим. Договорен­ность с капитаном уже запущена в действия всей вахты. Отступать не прилично, да и очень жалко - идея понырять на Шарлоте вынашивалась с Геной и Володей несколько недель рейса. Пошел спать - до шести осталось меньше шести часов сна...

В половине пятого раздался тихий треск телефона - старпом приглашает на мостик выбирать место для якорной стоянки. Он уже нашел банку и сделал два промерных галса по нормали друг к другу. Минимальная глубина тридцать семь метров - явно многовато. Быстро умылся и в штурманскую. За бортом идет сильный дождь, он сглаживает мелкую волну, гасит рябь, но зыбь и ветровая волна не меньше трех-четырех баллов. Ветерок. Да, все не как хотелось. Но ребят решил все же будить. Нужно сделать еще один галс в поисках приемлемой глубины. В штурманской рубке меня ждут старпом, и большая чашка крепкого, ароматного кофе с сэндвичем.

- Ну что будем делать? - предоставляя место у карты, спросил старпом.

- Давайте еще сделаем промер вот по этому галсу, а там посмотрим.

Старпом врубил тихий ход, указал матросу у руля курс, и судно лениво стало разворачиваться на правый борт. Позвонив Головину и Архарову, я все внимание сосредоточил на ленте эхолота. Вот черная, чуть размытая полоса эхо-сигнала поползла вверх, показывая уменьшение глубины. Сорок пять, сорок три, сорок, а вот уже тридцать шесть метров, но вдруг резко пошла снова на глубину. Да, на такой глубине без последующей декомпрессии долго не поплаваешь. А в лоции написано, что во время отлива эта чёртова банка представляет опасность для судоходства. Это значит, что глубина здесь может быть менее десяти метров. Где же они? Но вот линия пошла снова вверх. Ура! Уже двадцать четыре, а она все тянется вверх. Семнадцать метров! Нужно бросать якорь. Только отодвинул тяжелую пор­тьеру, отделяющую прохладу штурманской рубки от рулевой, как старпом резко передвинул ручку машинного телеграфа на "стоп-машина". Молодец! Взаимопонимание без слов. Боцман, голый снизу до пояса, в брезентовой робе, скрывающей короткие шорты, стоит уже давно под проливным дождем на баке у якорной лебедки. Он в любую минуту готов отдать якорь. Вот он и дождался — как только старпом перевел машинный телеграф на тихий назад, он тут же по спикеру дал команду бросить якорь. Все. Сейчас мы встанем. Экипаж сладко спит. До объявления подъема еще двадцать минут. За это время нам желательно покинуть судно. Поблагодарив старпома и договорив­шись с ним о связи, я пошел на шлюпочную палубу к боту. Там Гена во всю командовал тихим, но не допускающим возражений голосом. Акваланги, вода, завтрак уже в боте. Около бота собралась вся команда - Архаров, доктор, четвертый штурман, матрос-рулевой и механик. Гена с Володей в боте.

- Владимир Дмитрич, я взял тебе спасателя, нужно? - показывая ярко-желтый маленький пакет, спросил Володя.

- Спасибо, я думаю, не потребуется, но раз взял, давай, - ответил я.

Речь идет об итальянских спасательных жилетах. Это приобретение тоже Федорея. Маленький легкий жилет, одеваемый под мышки и шею в не надутом состоянии. Стоит дернуть за фал, как воздух из баллончика автоматически наполнит мешок, и ты быстро всплываешь. Это хорошо, когда не нужна декомпрессия. Но если долго плаваешь на глубине метров тридцать-сорок, то подниматься к поверхности, нужно не спеша. Тогда твоя кровь, насыщенная воздухом под давлением толщи воды, постепенно освобождается от него, не закипая...

Ну, все. Спускаемся на воду. Смачно чмокнув воду, наша шлюпка начала ее скрипом елозить по ржавому борту судна, обдирая с него остатки краски. Да, волнение приличное - нужно быстро уходить от борта. Сделав для проверки мотобота и собственной готовности циркуляцию вокруг судна, направились в сторону минимальной глубины, координаты которой определили еще в штурманской. Шлюпка, как норовистый мустанг, весело прыгала по волнам - то ныряя под белые барашки гребней волн, то лихо, взлетая на их макушки, обдавая нас сладкими брызгами романтических приключе­ний! Посмотрел на Василича - он досыпает, слегка клюя носом в такт волнам. Надо же - как нам с ним повезло! Работяга. Сам проводил всю работу по поверхностному натяжению воды. Не спал ночь - брал пробы на станциях. Великолепный демпфер. Любые напряжения в отношениях людей снимал нес­колькими словами. Надежнейший товарищ - поддерживает все мои авантюрные предприятия! Вот и сейчас он мог спокойно спать, видя красивые, цветные сны о своем прекрасном, каштановом Киеве. Но он здесь - в боте, хотя это ныряние ему до дальних островов. К тому же недосып из-за вчерашнего веселого вечера. И только лишь потому, что я попросил его накануне. Спасибо тебе, Василич...